Но, с другой стороны, на него все больше давила необходимость принять решение, как бы ни хотелось того избежать. Они ж ведь не оставят в покое. И тетка, и Ирина, и Костя, и остальные, включая дочь Нинку, слово которой для Турецкого почему-то всегда оставалось решающим. Наверное, потому что дочь… Но самым «решающим» оказалось, как ни странно, слово Лины. Даже ничего и не просчитывая наперед, она знала, что их почти «курортный» роман должен вот-вот закончиться. И повторяла это. И уверяла Сашеньку, что речь здесь не о злых дядях и тетях, а о том, что ни один «роман» ни к чему путевому не приводил. В лучшем случае он надолго оставался в памяти терпким, пьянящим воспоминанием, от которого и сердце болело, и крамольные мысли появлялись — из области предположений типа: а если бы я тогда решился, или решилась, то по какому бы руслу жизнь потекла? И все это — без ответа и какого-либо оправдания. Но в конце наверняка выглянет трусливая такая мыслишка: ну и правильно сделал, что отказался, неизвестно, лучше было бы, а тут у тебя давно все «устаканено», а если и нет, то ты все равно знаешь, что на раскаявшихся грешниках весь Божий мир держится. Да и куда ему деваться?..
Но это — потом, а сейчас мысли и желания у Турецкого еще вовсю бунтовали! Он не хотел примириться с неизбежным, казалось, что это только других людей ожидает стандартное решение вопроса, но только не его!.. И чтобы хоть чем-то оправдать эту свою самостоятельность, Александр Борисович силком, что называется, подтягивал себя к выводу о том, что его каприз, — пусть они так называют! — все же имеет под собой основания. А раз так, то нечего и торопиться с принятием окончательного решения.
Ну, вот и вывернулся. А заодно получил возможность хотя бы еще какое-то время сжимать в объятьях и самому полностью растворяться в потрясающей женщине. Пусть этот процесс и не станет вечным, и даже, увы, не будет продолжительным, как любое счастливое сновидение, которое больше никогда не повторяется. Но оно еще есть, оно существует, я живу в нем… И отстаньте от меня!
И тут Александру Борисовичу виделась четкая взаимосвязь, как бы охранявшая это его сильное, даже очень сильное, увлечение, которое Лина называет «курортным романом». То есть, пока существует потерявший свою биографическую память Полковник Володя, бомж с новороссийского бульвара, пока в душе, подобно «пеплу Клааса», не гаснет желание отыскать Володину потерянную правду, до тех пор, иначе говоря, до самой последней минуты поиска, сколько бы он ни длился, будет существовать рядом и восхитительная Лина. Ибо одно без другого, как и без третьего, возможно, без четвертого и прочего, существовать не может. Это ли не выход из тупика?! А ты «молоток», однако, Турецкий!
