— Не фрондируй и не ораторствуй. Ты сам все прекрасно понимаешь.
— А знаешь, Костя, нет. И вообще, кончать пора с этой петрушкой. Надоели вы мне хуже горькой редьки. Извини, ничего не могу с собой поделать. Пора переквалифицироваться в управдомы…
— Плохой из тебя управдом, коли со своим собственным домом разобраться не можешь.
— Даже так? — быстро спросил Турецкий и почувствовал, как кровь ударила ему в голову. Ох, опасное состояние, зря Костя рискует… Но Александр взял себя в руки, не слушая, что там «балабонит» в трубку Меркулов. — А ты прав, — перебил он какую-то фразу, — даже управдом не получится. Значит, пойду в писатели. Рассказать есть чего, пусть хоть посмеются разок, а то все сплошные сопли да слезы, кровь да дерьмо, а я развеселю, расскажу про нашу Генеральную прокуратуру.
— Я тебя спросил: ты знаешь, что Ирина летит к тебе?
— Ко мне? А зачем? В море искупаться? Так я тут ни при чем. Я не звал. Я сам — на птичьих правах. Пусть себе купается, если ей больше делать нечего. Желает отдохнуть, тем более не стану мешать. Тут есть с кем. Так что проблем не вижу.
— Ее Валентина Денисовна пригласила отдохнуть.
— Ну, вот ты и раскололся, Константин Дмитриевич. И я понял вашу игру. Неумная, должен заметить. Впрочем, о чем теперь говорить, придется отъехать куда-нибудь, чтоб не мешать людям поправлять свое здоровье. Я сейчас сообщу коллегам, что получил твое согласие на мою просьбу об отстранении меня от дальнейшего расследования этого уголовного дела в связи… А, ладно, я сам придумаю что-нибудь, чтоб у них не возникло глупых вопросов, начинающихся со слова «почему?».
— Саня, подожди минутку. Я долго тебя слушал, а теперь ты сделай мне такое одолжение, потерпи немного. Так вот, мне ужасно надоели твои бесконечные капризы. Ты слышишь меня?
— Да-да, конечно-конечно, а что ж мне еще остается делать? Я ж не могу тебе отказать в последней просьбе?
— Ах боже мой!.. — тяжко вздохнул Меркулов. — Да пойми же ты, стоит нам сделать то, о чем ты просишь, как на нас немедленно спустят всех собак! Опять, скажут, Генеральная прокуратура начинает травить несчастных олигархов, которые только и делают, что пекутся о благе государства да об устройстве новых рабочих мест!
— Ну, извини, тогда это же совсем другое дело! Я ведь, сидя тут, в глухой провинции, у моря, не знал, что Генпрокуратуры больше не существует!
— Опять ты?! — взорвался Меркулов.
— Не опять, а в последний раз, — спокойно парировал Турецкий. — Да чего ж вы дошли, ребята, если за целый год, что меня не было, ни одного дела не довели до конца? И это совсем не значит, что я хорошо работал, это значит, что вы вообще прекратили всякую работу! О чем ты мне говоришь? Вдумайся! Я что, ареста требую? Мне нужно, чтобы этот господин пришел сюда и дал свои показания. Явился, как любой гражданин России, которому прислана повестка! А уж чем прижечь ему задницу, я как-нибудь без вас разберусь! И кто придумал, что у этого хера какая-то неприкосновенность?! Кто ее видел?! Вы что, очумели там все, ребята?! Он кто? Депутат? Министр? Может, он — Президент? Кто он, объясни ты мне, идиоту, замахнувшемуся на незыблемые устои капиталистического общества России!.. Ладно, Костя, устал я, извини. Я действительно еще не выздоровел, мне надо на воды, в Пятигорск, чтоб прикончить там какого-нибудь… Моцарта с его «мобильниками».
