Это происходило еще и потому, что на сцене опустевшего зала клуба появилось мужское танцевальное стрип-шоу. По понятным причинам не способное вызвать у него эстетического и прочего — упаси Боже! — удовольствия.
…Аскольд сидел за столиком, закинув на колени одному из молодых людей обе ноги, и вяло тянул что-то через трубочку. Лицо его все больше бледнело и приобретало какой-то пепельно-серый оттенок только что высохшей свежеоштукатуренной стены.
Сережа Воронцов знал, что еще в гостинице он понюхал кокаину, пренебрежительно назвав это «дернуть дорожку», и теперь медленно и верно доходил до умопомрачительной алкогольно-наркотической кондиции.
— А почему никто ничего не пьет? — вдруг рявкнул Аскольд так, что перекрыл плавный и мощный накат музыки, под которую на сцене извивались и сплетались три фактически обнаженных танцовщика. — Типа жабай, Андрюха, в одного… тоби можно… ты у нас эта, как ее… звязда. А потом мы тоби вывведем на экскурсию… «Фоторепортеры всех стран, сле-е-етайсь!!» называется.
— Андрей Львович… — начал было Фирсов, который явился в клуб только с минуты на минуту.
— Как-кой ищщо Льво…ввич? — завопил Аскольд, отшвырвая от себя бокал и в сердцах пиная добра молодца, на коленях которого покоились его ноги.
Сережа подумал: примерно таким тоном и.о. царя Иван Васильевич Бунша гневно реагировал на песню «К нам едет соба-а-ака крымский ца-а-арь! Со-ба-ка!»:
— Ка-а-акая такая собака? Не позволю о царях такие песни петь!
…Наделенный сочным пинком педерастичный хлопец на стуле откровенно не удержался и, взмахнув руками, вписался прямо в соседний столик; тот тоже не устоял перед скромным обаянием народного любимца (то есть Аскольда) и с грохотом опрокинулся.
— Пейте, ослы!!
— Ну хорошо, хорошо! — примирительно проговорил Романов, пристально глядя на Воронцова и стараясь не смотреть на Аскольда. — Не надо нервничать, Андрюша. Я выпью… только я наполовину казах, мне за вами, русскими — не угнаться.
— Какой там еще… русский? — заорал Аскольд. — Ты хоть знаешь, что мой дядюшка недавно пожертвовал московской синагоге сто тысяч долларов?!
— А кто твой дядя? — спросил Сережа. Дядюшка, так запросто жертвовавший синагоге сто тысяч долларов, его впечатлил.
Аскольд не ответил, потому что в этот момент подошел стильный, коротко стриженный служитель, который по требованию богатого и знаменитого клиента обрядившийся в узкие кожаные брюки и почему-то майку экстремальной финской группы «Impaled Nazarene», и принес несколько бутылок разнообразных — самых дорогих, какие он только мог найти — напитков. И услужливо разлил по бокалам.
