К счастью, толстенький инспектор оказался столь же реактивным, как владелец «Мерина». Его буквально зашвырнуло к амбалу, и он, не без труда обхватив (не скажу — за талию) внушительное брюхо обиженного, начал оттаскивать его от Аскольда. В этом похвальном начинании ему помогли двое его коллег, разминавшихся коньячком в соседней комнатке. Так что пыхтящий от гнева толстяк скоро был призван к порядку, а инспектор сказал:
— Сейчас составим протокол. Значит, вы утверждаете, что именно этот гражданин умышленно врезался в вашу машину, спровоцировав таким образом серьезные повреждения морального и материального ущерба?
Синтаксические навороты работничка ДПС не впечатлили толстяка. Он снизил обороты, но все равно его манера ответа изрядно походил на вопль:
— Да! Я же говорю, что это он! Это говорю я, Колян Сиплый!
— Все эти Коляны не могут быть приобщены к делу. Меринов Николай Алексеевич, не так ли? — заглянув в составленный получасом ранее протокол, спросил инспектор.
— Ну чего ты мне втираешь, начальник? Я же уже все сказал. Ты лучше у этого козла спроси, как его паршивое погоняло.
— Погоняло действительно у козлов и баранов, — сказал Аскольд. — А я Андрей Львович Вишневский. Может, слыхал, ничтожество?
Толстяк ничего такого не слыхал. Зато инспектор сказал:
— А, это мне уже все уши прожужжали. У меня дочка всю квартиру обклеила плакатами этого, как его… Аскольда. Я уже всю его биографию наизусть выучил — и что его по паспорту Вишневским, и что Андрей — прямо как тебя.
— Так это я и есть, — объявил Аскольд.
Инспектор некоторое время смотрел на него неопределенным взглядом, а потом снова потянул воздух ноздрями и рассмеялся:
— Извини, брат, у нас тут заведений такого профиля нет. КПЗ есть, вытрезвитель есть, а вот «дурки» нет. Так что Аскольдов нам девать некуда.
Андрюша обиделся. Он выдвинул нижнюю губу с тем пренебрежением, с каким Людовик XIV, имевший, как известно, свойственную всем Габсбургам (он — по материнской линии) отвислую нижнюю губу, говорил: «Государство — это я». Впрочем, некоторые историки сходятся на том, что Людовик не говорил такого. А вот Аскольд с куда большей определенностью, нежели Король-Солнце, заявил:
— Вы так не шутите. Аскольд — это я. Я легко это могу подтвердить, мне только нужно связаться с Москвой. Мой дядя…
— Еще и дядя! — трагически сказал инспектор, которого кажется, все это стало забавлять. Его припитых коллег — тем паче.
Аскольд чувствовал насмешку, но доза героина, обычно в сочетании с даже самым невинным алкоголем действующая как рвотное, сейчас только замутила сознание, и Андрюша, как заученный урок, повторил:
