Грейс очень неподобающе для леди фыркнула.
– Я бы скорее подумала, что он слишком сильно их любит. – Даже чопорных и строгих епископских вдов.
– Он любит получать от них наслаждение, но Рочдейла интересует только это. Думаю, он испытывает к женщинам что-то вроде презрения. Он не любит никого, кроме самого себя, так что будь осторожна…
Как раз в этот момент вошла служанка с гвоздиками Рочдейла в хрустальной вазе.
– Куда прикажете поставить цветы того джентльмена, мадам?
Чашка Грейс задребезжала на блюдце. Будь он проклят!
Она быстро встала и взяла вазу у горничной.
– Я сама поставлю, Милли. Можешь идти.
Служанка сделала книксен и вышла. Грейс повернулась спиной к подругам из страха, что они увидят смущение на ее лице и неправильно истолкуют его. Или, того хуже, поймут совершенно правильно. Она подошла к столу в дальнем конце комнаты и поставила цветы.
– Святые небеса! – воскликнула Пенелопа. – Это цветы от Рочдейла?
Грейс не обернулась, но молча кивнула, делая вид, что расправляет плющ вокруг гвоздик.
– Так, так, так. Ну разве это не интересно? – Вильгельмина тихо захихикала, потом добавила: – Розовые гвоздики. И плющ. Очаровательное послание.
Грейс резко обернулась:
– Какое послание?
– Моя дорогая Грейс, – сказала Пенелопа, – разве твоя матушка не научила тебя языку цветов?
Грейс покачала головой. Она понятия не имела, о чем идет речь, но очень боялась, что это ей не понравится. Вильгельмина широко улыбнулась:
– Розовые гвоздики означают «Я тебя никогда не забуду». А плющ значит, что пославший очень хочет угодить тебе. Я уверена, что ты произвела впечатление на этого бессердечного, эгоцентричного распутника, моя дорогая.
– Что ты думаешь об этой крапчатой серой кобылке?
Рочдейл оторвал свой взгляд от великолепного гнедого мерина, чтобы посмотреть на лошадь, на которую указывал Адам Кэйзенов. Он не очень любил серых крапчатых лошадей. Слишком бросающиеся в глаза и недостаточно резвые, а к тому времени, когда они развивают свой чрезвычайно декоративный окрас, многие из них уже проходят свой пик формы.
Однако эта выглядела относительно юной, может быть, пяти или шести лет, хорошенькая арабская кобылка, в которой еще было довольно много жизни. У нее были маленькая голова и точеная тонкая морда, свойственные породе, двигалась она изящно и живо.
– У нее приличный шаг, – ответил он. – Хорошие движения на рыси. Круп мускулистый и красиво округлый. Сильные изящные ноги. Правда, они слегка коротковаты для хорошей скорости.
