— Ну, шепелявого вспоминали… — напомнил дрогнувшим голосом. — Говорили, что похож на какого-то шепелявого…
— Имя произносили?
— При мне нет, — от ужаса, от собственной слабости, от презрения к себе задохнулся.
— А еще про что говорили? — спросил грубый человек, утирая париком вспотевшее лицо.
— Больше об островах… О каких-то островах… Может, сами ходили туда, даже кого-то там оставили…
— Кто больше говорил?
— Да вроде казачий десятник.
— Этот? — вдруг страшно спросил человек без парика, поворачивая голову к дыбе.
— А разве сам не сказал?
— Воры, Ванюша, голубчик, сами ничего не говорят, — совсем уже нехорошо усмехнулся думный дьяк. — Палач на этого десятника десяток веников уже извел в пытке, все косточки ему повывернул, а он молчит. Дан, значит, такой дар ему. Дар безмолвия. — И спросил страшно: — Он?
— Кажется… — ужасаясь, всмотрелся Иван в полумрак. И уже увереннее произнес: — Он…
Глава II. Бабиновская дорога
1
Ох, санкт-петербурхские прешпекты, московский Пожар, ох, злая Бабиновская дорога! Иван стал подмечать, что чем ближе к Сибири, тем печальней глядят на тебя встречные люди. Спрашивал: «Господин Чепесюк, сколько идти до Камня?»
Господин Чепесюк не отвечал.
Иван боялся его молчания.
Вот, думал, вся жизнь так и пройдет. Старик-шептун нагадал когда-то — дойдешь до края земли; будешь идти, идти, а где он, незнаемый край, если вдали опять и опять появляется что-то?
— Господин Чепесюк, почему на дороге каторжных столько?
Не ожидая ответа — какой ответ? — с тоской оглядывал каторжных. Представлял себя таким же — в кандалах и в колодках. Думал, это ж понятно: не найду путь в Апонию, сяду в колодки. Звон цепей вгонял в тоску. Не выдерживая, слал ближайшему каторжному калачик, как бы пытался умилостивить собственную будущую судьбу. А то и луковку посылал — как себе. Господин Чепесюк вдруг пронзительно оглядывался на Ивана.
— Люди же… — разводил руками Иван.(Чепесюк молчал, ничем не выдавая своего отношения.) — Людям же подаю…
Ждал хоть слова в ответ, хоть звука. Сорвись хоть слово, хоть звук с чугунных губ господина Чепесюка, кинулся бы обнять его, а может наоборот кинулся бы с ножом, но Чепесюк молчал. Иван смирялся, лез дрогнувшей рукой под полость, нашаривал дорожную флягу, думал со смиренной тоской — пойдут глухие места, где брать винцо? А господин Чепесюк молчал, и Ивану от его молчания губы схватывало холодом.
А то леший начнет дразнить.
Сперва напугает каким непонятным шумом, а потом долго смеется за деревьями и хлопает в заскорузлые ладони. От страху волосы не убираются под шапку. Спросишь ямщика: откуда здесь леший? — ямщик усмехнется, вот, мол, пришел с казаками из России.
