Потом поворачивается к особисту:
— А ты, Солдатов, потом оформи как положено!.. Автоматчики, выполняйте приказ!
Нефёдов рукой указывает куда-то за дверь, можно понять — в сторону огорода. Но боец, вдруг как будто придя в себя, трясущимися губами выдавливает, хрипит:
— Н-но.. н-ноги… това… комисс… ноги у ме…
— Какие ещё ноги?! — гневно (брови сцеплены возмущённо и кулаки сжаты до побеления в костяшках пальцев) бросает комиссар.
— Обмо…рож..ны… ноги, — уже чуть более внятно получается у бойца.
Нефёдов скользит взглядом по странной обувке солдата.
— Что же ты сразу-то не сказал? — Тон у комиссара меняется. — Санинструктора сюда! — И дождавшись санинструктора: — Проверь, не врёт ли…
Едва потянули ботинок с ноги, красноармеец дико завыл от боли.
— В медсанбат его немедленно! — кричит комиссар, и со стороны невозможно понять, чего в его голосе больше — ещё не успевшего остыть гнева, или сострадания к бойцу, или радости за него…
Вспоминает Ваганов: “Я живой свидетель этой сцены… В первые дни контрнаступления под Москвой бойцы нашей дивизии ещё не были обуты в валенки. Случаев обморожения ног было немало. Морозы-то жали — до 40 градусов!”
После трёхсуточного штурма 1233-й стрелковый полк полковника Решетова первым ворвался в Клин. Взятый в кольцо советскими войсками, к утру 15 декабря город будет полностью очищен от врага. Рядовой Ваганов, в недавнем прошлом замковой 45-миллиметровой пушки, героической противотанковой “сорокапятки”, уцелевший под бомбами, которые на подходе к городу накрыли остатки его батареи, был переведён во взвод конной разведки.
Много всякого придётся увидеть Ваганову за долгую-долгую войну, которая только началась для него. Западёт в память солдату и первый освобождённый город. На окраине Клина, бывшей передней линии немецкой обороны, предстанут перед глазами развороченные бомбами дзоты, кучи битого кирпича, перепаханные снарядами траншеи, груды искорёженного железа… Ещё дымящиеся развалины зданий, обгорелые заборы… На месте домов, совсем недавно хранивших тепло и человеческую жизнь, в чёрных печных трубах — завывание ветра. Но страшную картину разрушения затмит вид центральной площади города. Со сложенными в штабеля оснеженными телами расстрелянных… С раскачивающимися на ветру трупами повешенных…
О, как понятны Ваганову будут чувства немногих уцелевших жителей, слёзы радости на их лицах!..
Он побывает в Музее-усадьбе Чайковского. Выбитые окна, во дворе — изуродованный бюст композитора. На грязном снегу разбросаны ноты. В доме — гараж для мотоциклов…
