Фригейт широко улыбнулся, обернулся и, взяв женщину за руку, подтащил ее к теплу костра.
— Вы сейчас похожи на кота, который только что закусил канарейкой, — засмеялся Бартон. — Что это с вашей рукой?
Питер Фригейт взглянул на костяшки пальцев правой руки. На них запеклась кровь. Тыльная сторона кисти была покрыта царапинами.
— Я ввязался в драку, — сказал он и указал пальцем на женщину, которая присела возле костра рядом с Алисой, молча греясь.
— Прошлым вечером у реки был сумасшедший дом. Видимо, в этой резинке содержится какой-то наркотик. Вы даже не представляете, что вытворяли там люди. Представляете? Ах да, ведь вы же Ричард Френсис Бартон. Во всяком случае, все женщины, включая самых уродливых, так или иначе были разобраны. Сначала меня испугало то, что происходит, но затем я обезумел и сам. Я ударил двоих мужчин чашей, свалив их наземь. Представляете, они напали на десятилетнюю девочку. Возможно, что я даже убил их. Надеюсь, что это так. Я предложил девчушке свою защиту, но она с плачем скрылась в темноте.
Я решил вернуться, так как мне было не по себе от одной мысли, что я сделал с теми двумя, даже если они и заслуживали того. Во всем был виноват этот наркотик. Он, видимо, освобождает ярость и неудовлетворенные желания, накопившиеся за целую жизнь. Поэтому я пустился назад к реке и натолкнулся еще на двух мужчин, только что напавших на женщину. Вот на эту. Я полагаю, что она вовсе не противилась идее вступить с ними в связь, поэтому они и пристали к ней. Но двое одновременно… Вы понимаете, что я имею в виду… Во всяком случае, она стала кричать или только притворялась, что кричит и сопротивляется. Вот тут-то они и стали ее бить. Я бросился на них с кулаками, отшвырнул, а затем вышиб из них дух чашей.
Потом я взял эту женщину с собой. Ее имя — Логу, и это все, что я о ней знаю, поскольку так и не смог понять ни единого словечка из ее языка. Она пошла за мной. — Он снова широко улыбнулся. — Но мы так никуда и не попали.
Он перестал улыбаться и вздрогнул.
— Нас разбудили дождь, молнии и гром, которые обрушились, как Гнев Господний. Я подумал, что это, может быть, — не смейтесь, пожалуйста, — наступил Судный День. Что Бог отпустил вожжи, удерживающие нас, отпустил на один день, чтобы позволить нам самим составить мнение о себе. А теперь нас побросают в преисподнюю. — Он слегка усмехнулся и продолжил. — Я был атеистом с четырнадцати лет да так им и умер в девяносто, хотя при смерти я подумывал позвать священника. Но тот ребенок, который боялся старого деда-Бога, Адского Огня и Вечных Мук в Аду, видимо, все еще здесь, даже в душе старика. Или в молодом человеке, воскресшем из мертвых.
