На мгновение Бартон подумал о своей собственной жене, Изабелле. Он не заметил ее в этой толпе, хотя это вовсе не означало, что ее здесь не было. Она-то уж наверняка будет искать его и не прекратит поисков, пока не найдет.
Он протиснулся сквозь толпу к самому берегу. Опустился на колени и зачерпнул воду ладонями. Вода была чистой, холодной и хорошо освежала. У него возникло такое ощущение, будто его желудок совершенно пуст. И сразу же, как только он утолил жажду, Бартон почувствовал голод.
— Воды Реки Жизни, — сказал Бартон. — Стикса? Леты? Хотя нет, не Леты. Я еще помню кое-что из своего земного существования.
— А я хотел бы позабыть кое-что! — почти выкрикнул Фригейт.
Алиса Харгривс посмотрела на своего соотечественника — Бартона, потом на янки — Фригейта, пожала плечами и опустилась на колени у воды. Оперевшись на руку, другой она черпала воду из реки. «У нее действительно прекрасная фигура, — отметил про себя Бартон. — Интересно, будет ли она блондинкой, когда ее волосы отрастут, если вообще отрастут. Вероятно, у Тех, кто поместил нас сюда, кто бы они не были, были причины, известные только им самим, чтобы сделать нас навечно лысыми».
Они взобрались на верхушку ближайшего к ним грибообразного сооружения. Оно было из неполированного гранита, испещренного крупными красными вкраплениями. На его плоской поверхности было около семисот выемок, образующих что-то около пятидесяти концентрических окружностей. В центральном углублении находился металлический цилиндр. Его внимательно изучал темнокожий человек с большим носом и скошенным подбородком. Когда они приблизились к нему, он поднял голову и улыбнулся.
— Цилиндр не открывается, — сказал он на немецком. — Может быть, откроется позже. Я уверен, что он помещен сюда для примера. Мы должны поступить так же со своими контейнерами.
Он представился Львом Руахом и, как только Бартон, Фригейт и Харгривс назвали свои имена, тут же переключился на английский с сильным акцентом.
— Я был атеистом, — произнес он, обращаясь скорее к самому себе, чем к остальным. — Теперь же — не знаю! Происшедшее такое же страшное потрясение для атеиста, как и для фанатично верующих, рисовавших загробную жизнь совершенно иначе. Что ж, значит я не прав, и далеко не в первый раз!
Он довольно засмеялся и обратился к Монату.
— А я сразу же узнал вас. Вам очень повезло, что вы воскрешены среди людей, умерших, в основном, в девятнадцатом веке. Иначе бы вас сразу линчевали.
