Неандерталец присел и начал чертить пальцем по песку. Бартон смотрел.
— Некоторые напоминают китайские иероглифы, — сказал он, — но вообще эти символы ни на что не похожи. По-моему, это обозначения числовой системы.
— Да, может быть. Но не в том главное. Понимаешь, Монат и Пит увели меня в сторону еще до того, как мы пришли тебе рассказать, что случилось. Сначала мы направились в хижину Моната.
Казз замолчал. Бартон нетерпеливо кинул:
— Ну и?..
— Я очень стараюсь вспомнить, но не могу. Я вошел в хижину и… и все.
— Что значит — все?
— Бартон-нак, это значит — все. Я ничего не помню после тот, как туда вошел. Вошел в дверь. А затем — мы уже идем с Питом и Монатом и другими советниками в твою хижину.
Бартон испытал легкий шок, все еще не сознавая до конца серьезности рассказанного Каззом.
— Ты имеешь в виду, что ничего не помнишь с того момента, как перешагнул порог хижины и до выхода из нее?
— Я даже не помню, как вышел. Я очнулся в ста шагах от дома Моната.
Бартон нахмурился. Алиса и Бест уже стояли на палубе. Они обернулись, удивляясь, почему отстали мужчины.
— Это весьма странно, Казз. Почему ты мне раньше не рассказал? Ведь прошло много лет… Разве ты об этом никогда не думал?
— Нет, никогда. Странно, да? Ни одной мысли. Я бы и про хижину не вспомнил, но мне потом сказала Логу. Она видела, как я туда входил. За завтраком ее не было, и она не знала, что произошло. Логу сидела у дверей хижины… их с Питом. Пит, Монат и я направились туда, потом они ее увидели и пошли к Монату. Она сказала мне об этом на следующий день. Спрашивала, почему мы не захотели разговаривать при ней. Она же любопытная, как все женщины. Мужчины, те…
— У женщин любопытство кошки, — усмехнулся Бартон, — а у мужчин — обезьяны.
— Да? Как это?
— Звучит глубокомысленно, верно? Потом объясню. Ну, так что же? Логу заставила тебя вспомнить все, что было до и после входа в дом Моната?
— Не совсем так, Бартон-нак. Я удивился, когда она мне сказала. Я напряг голову… мозг едва не лопнул. В конце концов, я смутно вспомнил, что мы подошли к дому Пита и там была Логу. Тогда Монат велел идти в его хижину. А потом… я с трудом припоминаю, что мы двинулись к ней.
У Казза был низкий лоб, и за тридцать лет он, определенно, не стал мыслителем, однако факты лежали на поверхности.
— Ты думаешь, что они — обманщики?
— Не знаю, — медленно ответил Бартон. — Мне ненавистна даже мысль об этом. Ведь многие годы… мы были друзьями. И, наконец…
