Я терпеливо ждала, от волнения перепила кофе.
В это время в редакцию, пряча глаза, приходили всякие чиновники и офицеры силовых структур, приносили компроматы на начальство и жаловались Ирине на свою тяжкую вертухайскую и лизоблюдскую жизнь. Это были те самые «анонимные источники», рассказывавшие Ирине подноготную и позволявшую ей наносить удары в самые чувствительные места власти.
Ирина пила с ними водку и терпеливо выслушивала их стенания. Меня же от них мутило.
Видимо, чтобы не видеть это позорище, Евгения пришла с заметным опозданием.
На лице царапина, палец был перевязан.
– Что это с вами?
– Спустила с лестницы одного мерзавца. Прямо у нас, на радио.
– Прямо в эфире?
– Практически да. Пришлось его от микрофона оттаскивать. Тяжелый, гад. Потом бегала фиксировать повреждения в травмпункт, а то он потом развоняется, налжет с три короба, и не докажешь ничего.
– А что он такого сделал?
– Не сделал, а сказал. Мерзость, повторять не хочется. Грязная фашистская мразь. Я давно подозревала, что он в глубине своей душонки обыкновенный фашист и антисемит. А ведь сколько лет прикидывался порядочным человеком! Гнать таких надо беспощадно из профессии, из порядочного общества гнать. Иначе загадят все.
– А что он такого сказал-то?
– Передача была про Косово. Он сказал, что Милошевич – жертва обстоятельств. Это Милошевич-то, коммунистический ублюдок, у которого руки по локоть в крови албанских детей, подонок, хуже Гитлера, его терпели-то в Европе так долго только из вежливости – и он жертва?
– Но…– я порядком опешила от взрыва ее знаменитого темперамента – а антисемтитзм-то где?
– А я что, сказала про антисемитизм? Значит, был и антисемитизм. Такие скоты, они всегда антисемиты. Вот увидишь, скоро мы увидим, как он братается со всякими патриотами, имперцами, скинхедами и прочей еще большей мерзостью, чем он сам. Ну да ладно, хрен с ними. Показывай.
Я достала папку с моими последними статьями. Евгения за пару минут прочитала их все по диагонали, хмыкая в нужных местах.
Потом перечитала несколько статей повнимательнее и отдала мне.
– Все ясно. Чувствуется школа «Гражданина» и твердая рука Ирины. Это вам не журфак сопливый. Но… Все равно макулатура.
– Вам не понравилось? – я снова опешила от такого поворота, даже забыв, что надо бы расплакаться.
– Дело не в этом. Языком ты владеешь. Слог легкий, читается незаметно. Но ты слишком добрая. Ты все еще наивная добрая русская девочка. Ты пытаешься оправдать обе стороны. А надо жестче. Мы – правы. Они – нет.
