От разговора остался неприятный осадок, гуманитарная душевная муть. Вот, значит, ты каков, Андрюша, ловкач херов? Сам еще ничему не научился, а уже снисходительно окормляешь другого? И откуда, кстати, такая снисходительность? Гуру включил, да? Почему честно не сообщить своему корефану, еще недавно списывающему у тебя домашние задания, что сам ты висишь на волоске, что тебя фактически кормит твой друг, и машина принадлежит ему, и ботинки тоже, что ты по уши в долгах и весь твой капитал – чрезвычайно уверенный вид? А на самом деле ты понятия не имеешь, что вокруг происходит, как жить и чем заниматься?
Постепенно я себя успокоил, чему хорошо поспособствовали и отменная гладкая дорога с минимумом светофоров, и резвый мотор, и череда опрятных современных многоэтажных домов справа по курсу, и густейшая зелень Битцевского парка слева по курсу. До Юры – пятнадцать минут езды. Юра ждет. Он знает, что делать. Он научит тебя, ты – Горохова, тот – еще кого-нибудь. И так, понемногу, мы все заживем той жизнью, о которой мечтали.
Обиталище друга – даром что съемная однокомнатная квартиренка – выглядело не совсем обычно. В причудливой пропорции здесь смешались келья и гнездо гедониста.
Мне нравилось приходить сюда. Мой собственный дом переполняли художественно разбросанные тут и там предметы гардероба жены, и бесчисленные флаконы с косметикой, и смятые салфетки, и грязные тарелки, и расчески с торчащими меж зубьев волосами. Бороться с могущественным монстром семейного беспорядка я не умел. Жена – тоже.
А здесь, у Юры, торжествовал порядок – аристократический, или военный. Здесь пахло хорошими сигаретами и тонкими духами женщин, ушедших отсюда, может быть, полчаса назад. Из магнитофона престижной фирмы «Панафоник» мелодично нон-стоп базлали четверо из Ливерпуля: «Хей, Джуд», «Земляничные поляны», «Желтая подлодка».
Хозяин квартиры не терпел грязных пепельниц, плохо вымытых чайных чашек и несвежих носков. Он жил очень чисто. Полдня в неделю, я доподлинно знал, он посвящал стирке одежды и постельного белья, но развешанных по веревкам мокрых простыней я у него никогда не видел. Заходя в его ванную комнату, я наслаждался. Лично я терпеть не могу захламленных ванных комнат, где по углам маячат тазы с замоченными интимными тряпками. Здесь я наблюдал благородный и опрятный способ жизни. Сухое, солнечное логово одинокого волка, благовоспитанного злодея, ежемесячно уплачивающего за апартамент чудовищную сумму в восемьдесят американских долларов.
