Именно в этот момент Дункан и решил окончательно, что не останется с этой группой дальше, чем это будет необходимо. У нее нет будущего. Все, на что они способы, — это убегать и прятаться, пользуясь редкими возможностями, чтобы украдкой выбраться на поверхность и глотнуть свежего воздуха. Это же кроличья жизнь, а он не кролик.
Тем не менее еще некоторое время придется оставаться с ними.
Неохотно, преодолевая внутреннее сопротивление, Дункан спустился вместе с остальными в комнату, расположенную в самом низу, на дне шахты. Усевшись на спальный мешок и прислонившись спиной к стене, Дункан печально поглядывал на своих товарищей. В комнате было полно людей, но детишки резвились даже в этой тесноте. Дункан отнюдь не упрекал их, ему просто было жалко этих малышей. Да и взрослым заняться было нечем — лишь пить да разговаривать. Несколько раз Дункан отправлялся пройтись взад-вперед по коридору размять ноги.
Когда он проделывал это в третий раз, выполняя в коридоре в полной темноте приседания и другие упражнения, его неожиданно ослепила яркая вспышка света. Не прекращая своих занятий, он громко спросил:
— Кто это?
Это был Локс. Он присел.
— Я не хочу мешать вам.
Чуть запыхавшись, Дункан проделал несколько резких движений, будто поднимаясь по несуществующему канату.
— Я заметил, что, когда мы были наверху в пункте управления, вы как-то задумчиво смотрели на меня, — заметил Дункан.
Локс продолжал светить в лицо Дункана фонариком, почти ослепив его.
— Могли бы и убрать свет. Выражение моего лица, если оно вас волнует, вы и так увидите.
Локс усмехнулся и отвел фонарик в сторону, на стену. Теперь Дункан и сам мог разглядеть лицо Локса.
— Вы, вероятно, думаете, что мы здесь ведем бессмысленную, никчемную жизнь, так ведь? Что нам остается делать? Только убегать и прятаться? Какая от нас польза? Правительство нам не нравится, мы сопротивляемся тому, что нас заставляют жить только один день в неделю. Нам ненавистно положение, когда за нами постоянно наблюдают. Но что мы можем сделать? Наверно, вы думаете, что нам было бы лучше придерживаться правил нормальной жизни и пользоваться легальными средствами протеста? Тогда от нас было бы больше проку да и нам стало бы куда легче.
Дункан прекратил свои упражнения и сел.
— Да, именно так я и думал, — сказал он.
— Кстати, — сказал Локс, — давайте разберемся: против чего мы протестуем. Зачем лезть на рожон, когда и восставать-то по существу не против чего? Мы — граждане общества, подобного которому прежде никогда не существовало, общества, в котором не только никто не голодает, но даже каждый может без труда получить все, чего он пожелает. Хорошая еда, хорошее жилье, достойное медицинское обслуживание, богатые возможности получить образование. Человеку доступны все блага, правда, в разумных пределах. Войны нет, и вероятность ее возникновения практически отсутствует. С нас, конечно, берут налоги, но они ограничены вполне разумным пределом. Уровень преступности ниже, чем в любом обществе в прошлой истории человечества. На каждые тридцать тысяч жителей приходится всего один юрист. Расизм исчез. Женщины добились полного равноправия. Ученым удалось победить почти все болезни. Редкими стали жестокое обращение с детьми и изнасилование женщин. Отравленные моря, загрязненная почва и воздух — все это в прошлом. Мы исправили все ошибки предков. Гигантские пустыни засажены зелеными деревьями. Мы приблизились к Утопии настолько близко, насколько это вообще возможно, если учесть, что свойственные людям врожденные качества — иррациональность поведения, алчность, глупость и эгоизм — никуда не делись.
