— Немедленно сделай все как было! — закричал я.
Сережик, только и ждавший этого приказа, схватил глиняного человечка со стола.
— Все, — с облегчением выдохнул он через минуту, показав мне уже исправленную фигурку.
Я безмолвно кивнул, констатируя тот факт, что работа выполнена безупречно.
Сережик поднялся на ноги.
— Больше с ним ничего не случится. Я уберу его.
Я устало поднял на него свой взгляд.
— Куда?
— В общий ком глины. Клянусь тебе, я так и сделаю!
Я молча пожал плечами. Мне уже было все равно. Эта игра вымотала меня не хуже марафонского забега.
Сережик даже не попрощался — осторожно взял в руку человечка из глины и ушел.
* * *
Спал я этой ночью ужасно, должно быть, из-за повисшей в воздухе нестерпимой духоты. Под утро мне приснилось, что все жители деревни превратились в глиняных человечков. И сам я тоже был вылеплен из глины. Но только я один знал о некой высшей силе, властвующей над нами, которая в один миг могла смять любого из нас, превратить во что-то другое или попросту уничтожить. Я подбегал то к одному, то к другому человеку, хватал их за руки, пытался рассказать о грозящей всем нам опасности, но никто не хотел слушать меня. На меня не обращали внимания, меня отталкивали в сторону, надо мной смеялись, безобразно широко разевая рты и тыча пальцами. И только баба Катя ласково, как всегда, улыбнулась мне и сказала: «Бояться нечего. Сережик хороший, он никому не сделает плохого».
Новый день не принес долгожданного облегчения. Серое, как свинцовый лист над ядерным котлом, небо накрыло деревню, придавив к земле даже звуки. Ветви деревьев безжизненно никли к земле, ни один лист на них не шевелился. Природа замерла, притаилась в ожидании близящейся бури. Все вокруг было настолько неподвижным, что походило на аляповатый, грубо намалеванный театральный задник.
От предложенного бабой Катей завтрака я отказался, только стакан молока выпил.
Всю первую половину дня, раздевшись до пояса и повесив на шею мокрое полотенце, я бесцельно слонялся по дому, ожидая, когда же наконец распухшее до безобразия небо разродится дождем. Думать о чем-то другом я был просто не в состоянии, мысли застревали в мозговых извилинах, причиняя почти физическую боль.
Я даже не сразу обратил внимание на раздавшийся с улицы автомобильный гудок. Ему пришлось провыть раза три, прежде чем я услышал его.
Выйдя на крыльцо, я увидел вишневый тронинский «жигуль», остановившийся на дороге возле самого дома. Сам хозяин стоял рядом, прислонившись спиной к открытой дверце. Лицо его было похоже на полуспущенный мяч, а под глазами лежали черные тени. Похоже было, что он не спал всю ночь.
