Ну что же? И игроки, и телезрители теперь знают о наших жестких, но справедливых правилах. До начала первого тура игрок еще может добровольно покинуть площадку и лишить себя возможности выиграть шестьдесят миллионов. У нас есть запасные участники, которые рвутся занять место за игровым пультом. Никто не желает добровольно отказаться от игры? — Троекуров выждал несколько секунд. — Я завидую смелости и хладнокровию этих людей! Итак, мы начинаем! Первый тур!
По съемочной площадке поплыл красивый звук гонга.
Виктор Александрович нажал на кнопку, экран погас.
— Ну вот, тут и наступил первый перерыв. А Борис в это время к нам зашел.
— Почему так быстро? — удивился Колапушин. — Времени-то совсем немного прошло.
— Это только вам кажется, что быстро. Текст довольно длинный, и к тому же когда речь идет о правилах игры, сбиваться категорически нельзя — иначе весь блок придется полностью переснимать. А это уже была четвертая, последняя за день съемка и четвертый день подряд. Борис вымотался до предела. К тому же свет пришлось переключать — сначала весь акцент делался на Троекурова, а потом вступили игроки и свет следовало перевести на них, понимаете?
— Кажется, начинаю улавливать. А что происходило здесь, в аппаратной, во время этого перерыва, не расскажете?
— Все в общем-то было как обычно…
Виктор Александрович, сидя за режиссерским пультом, негромким голосом отдавал последние распоряжения в микрофон операторам и осветителям. Молодой программист Игорь Смехов, сидя за клавиатурой компьютера, набивал вопросы и ответы для предстоящего тура, а его начальник Изаксон внимательно следил, чтобы тот не сделал ошибки. Жанна и Галя оживленно переговаривались о чем-то своем, а молоденькая референтка редакции Леночка, для которой все это было пока еще в новинку, восхищенно следила за происходящим, стараясь никому не мешать.
В широко распахнувшуюся дверь аппаратной стремительно влетел Троекуров.
— Уф! Люди! Ну когда же это все наконец кончится? Кто-нибудь знает, а? Уже в горле все пересохло — сипеть начинаю! Лена, солнышко, — попросил он молоденькую референточку, — не в службу, а в дружбу — сооруди-ка ты мне стаканчик кофейку! Кофе полную ложку и два сахара. Ну что, — обратился он к Гусеву, — как я сыграл?
— Борис Михайлович, это было супер! А что это вы вдруг про Штирлица выдали? — поинтересовался режиссер.
— Так, в голову взбрело… А что, плохо? — Он обеспокоенно обратился к Жанне. — Может, перепишем?
