Но он воспользуется этим аргументом, начнет борьбу, раз уж Катон сам подал неожиданный повод. Надо же в конце концов хоть оцарапать этого Катона, решил он, – позже он будет кусать яростней, только бы причинить боль. В общем-то, он давно готовился вот так куснуть Катона в самое чувствительное, самое заветное – в его добродетель, в его идеалы. А Катон уже который раз подряд выкрикивает, чтобы Цезарь показал письмо, – надо же все-таки выяснить, кто есть кто и кто к кому пишет. – Ну что ж, ладно, – говорит Цезарь. – Не будем из этого делать секрет. – Он подает Катону письмо. – Письмо от твоей сестры Сервилии. – Лишь теперь выражение его лица изменилось, он усмехается. – Да, мне иногда пишут женщины.
Укус все же попал в точку. Катон взял письмо и начал читать, будто еще не доверяя. Заволновался и Децим Силан, но читать письма не стал. Катон вскоре вышел из себя. – Забери его себе, – рявкнул он, – забери, ты, ты… – он запнулся, – ты, пьяница! – Пьяница? Все знали, что Цезарь как раз не пьет. Намек на какую-то пирушку с Сервилией? Конечно, могла быть и пирушка, но эпитет прозвучал нелепо, хотя и двусмысленно.
В тот день, 5 декабря 63 года, Катон больше не говорил о Цезаре. Он сказал о другом. Сказал, что преступление, которое мы, отцы сенаторы, должны сегодня здесь осудить и за которое должны покарать, можно обсуждать, лишь пока оно не свершилось. Пусть помнят об этом отцы сенаторы! Если б это преступление свершилось, некому было бы за него преследовать и суд над ним никогда бы уже не состоялся. Пусть отцы хорошенько над этим поразмыслят! Пусть отцы подумают о преступлениях возможных, еще не свершенных, пред которыми правосудие окажется бессильным, если хоть чуточку заколеблется, хоть чуточку запоздает. Пусть отцы перестанут быть рабами удобств, наслаждений, денег, приспособленчества, влиятельных людей и слов. Увы, слова давно утратили истинное свое значение. Меры, цель которых продлить угрозу массовой резни, называются милосердием, наглость – отвагой, издевательство над священнейшим чувством, чувством справедливости, – заботой о законности. Пусть отцы посмотрят получше и увидят дела, не слова! Пусть отцы очнутся ото сна!
После этой речи сенат согласился с предложением Катона и осудил узников на смерть.
* * *
А теперь акт второй. Опять Катон и Цезарь, но в другой ситуации. 63 год позади, за это время много воды утекло. Цезарь был претором, затем поехал в Испанию, одержал военные победы, набил мешки золотом, и вот он возвращается в Рим. Год 60.
