— Я поднялся, наконец, над стилями, школами, формами, условностями. Что мне еще нужно? Что может быть выше этого?
Произнося эти возвышенные слова, Иероним соскочил с высокого табурета и забегал кругами по мастерской. Анна поняла, что сейчас он начнет работать — швырять на холст краску, одинаково встречая удачи и промахи нецензурной бранью. Анна тихо, как вошла, так и вышла из мастерской и отправилась бродить по особняку.
Со старым домом у нее установились непростые отношения. Анна выросла в небольшом поселке, который был не менее зеленым и живописным, чем Комарово, но из-за удаленности от города считался дырой и захолустьем. Шум проезжающего автомобиля или звон электропилы уже были для поселка событиями с тех пор, как остановился завод ЖБИ и заглохла пилорама. Вся жизнь его была теперь связана с железнодорожной станцией. Здесь был единственный поселковый магазин. Под навесом на платформе собиралась местная молодежь, кучковалась, если так можно сказать про двух-трех ребят.
Вся жизнь поселка отмерялась не по часам, а по двум поездам — полуденному и шестичасовому. Ходили по грибы рано, «чтобы вернуться до полуденного». Прибирались по дому, «чтобы успеть к вечернему». Правда, последнее время большую конкуренцию поездам в регламентации поселковой жизни стали составлять южно-американские сериалы. Железная дорога, будто обидевшись, отменила остановку одного из поездов. Теперь только полуденный ненадолго останавливался здесь, выпуская на платформу одинокую старуху с неподъемным мешком. А вечерний гордо проносился мимо, замечая разве что полную тетку в желтом выцветшем жилете с флажком в руке. Это была мать лучшей подруги Ритки.
Под горку от станции стоял железнодорожный дом, где жила Ритка с матерью, котельная, пекарня в здании старой бани, финская кирха и тихий тупичок, занавешенный черемухой и сиренью, где спрятался ветхий домик с двумя крылечками, на две семьи. Общая стена с соседями, да еще огородик на четыре грядки и три смородиновых куста. Кругом раскинулись на многие километры хвойные леса, исчерченные реками и просеками, клюквенные болота, неровные, холмистые выпасы, озера с каменистыми берегами… А люди, живущие среди всех этих богатств и просторов, почему-то ютились на общих кухнях, соприкасались стенами, натыкались друг на друга, оттирались боками, как утлые лодки бортами, привязанные к одному столбу в грязной бухточке на краю огромного и богатого моря.
Старый дом Лонгиных поначалу поразил Аню. Он смело заграбастал под свою крышу окружающее пространство вширь и ввысь. Дом показал ей, как надо жить, объяснил, что по жилью можно ходить, даже прогуливаться, не встречая других людей. Оказалось, что дом бывает больше похож на музей, а люди могут в повседневной жизни соседствовать с ценными и красивыми вещами, а не с пьяницами и дебоширами. Вот только счастливы ли они от этого? Может быть, им надо время от времени приезжать на захолустную станцию без улиц, посидеть на общей кухне, послушать старушечьи разговоры о поездах и скандал за стенкой и под окном, чтобы потом почувствовать себя счастливыми?…
