Даже приемщица белья, ко всему привыкшая баба, для которой не в диковинку следы самых редкостных соков, не выдержала и сказала ему довольно-таки громко:
– Что это вы, гражданин, мне в морду тычете? Не умеете спать аккуратно – сами стирайте!
Он молча расплатился и убежал. Я не последовал за ним, чтобы не привлекать чужое внимание.
Дома было обычно. Едва я вошел к себе, появилась Вероника. Она, потупив глаза, предложила вместе поужинать. Мне было не с руки отказывать этой девушке. Она единственная из всей квартиры относится ко мне сносно. Жаль, что ее сочувствие зиждется на сексуальной основе. Сегодня я окончательно мог в том убедиться.
– Как поживает Кострицкая? – спросил я Веронику, стараясь направить беседу в сторону общих врагов.
– Ах, Андрей Казимирович, она опять угрожала.
– В чем дело?
– Да все то же. Свет в ванной комнате и забрызган пол. Кострицкая заявила, что пожалуется управляющему.
Это известие вывело меня из себя. Я меньше других пользуюсь канализацией. В кухню почти не вхожу. Могу я компенсировать кухню за счет ванной комнаты?
– Ну и пусть,- ответил я резко.- Она сама жжет свет киловаттами. А ее дети разбили мою бутылку. Пусть придет управдом.
Но я понимал, что призыв к вмешательству власти был бы с моей стороны чистейшей воды авантюрой. К чему лишний раз обращать на себя внимание?
– Успокойтесь, Андрей Казимирович,- сказала Вероника.- Все нелады с соседями я беру на себя. Успокойтесь, прошу вас.
Она протянула руку, чтобы потрогать мне лоб. Я успел отшатнуться.
– Нет-нет, здоров и никакой температуры. Давайте ужинать.
На столе дымилась и скверно пахла еда. Меня всегда поражал садизм кулинарии. Будущих цыплят поедают в жидком виде. Свиные внутренности набиваются собственным мясом. Кишка, проглотившая себя и облитая куриными выкидышами,- вот что такое на самом деле яичница с колбасой.
Еще безжалостней покупают с пшеницей: режут, бьют, растирают в пыль. Не по тому ли мука и мука разнятся лишь ударением?
– Да вы кушайте, Андрей Казимирович,- уговаривает Вероника.- Не расстраивайтесь, пожалуйста. Всю вину я беру на себя.
А что если человека приготовить тем же порядком? Взять какого-нибудь инженера или писателя, нашпиговать его его же мозгом, а в поджаренную ноздрю вставить фиалку – и подать сослуживцам к обеду? Нет, муки Христа, Яна Гуса и Стеньки Разина – сущая безделица рядом с терзаньями рыбы, выдернутой на крючке из воды. Те по крайней мере ведали – за что.
– Скажите, Андрей Казимирвич, вы очень одиноки? – спросила Вероника, внося в комнату чайник.
