Происходило что-то странное и ужасное. Комната как бы исчезла. Единственное, что я ощущала в окутавшей меня темноте, это прохладу досок под кончиками своих пальцев и необыкновенный запах порошка, смешанный с запахом натертого воском пола. Я понимала, что мне нужно подняться, но тело отказывалось подчиниться.
Во мне стал нарастать страх. Я ведь не сообщила Дэвиду, куда пошла. Теперь я оказалась совершенно одна в этом ужасном месте.
Вдруг неведомый мне аромат исчез, его вытеснил мускусный аромат, знакомый мне с детства; память о нем я унесу с собой в могилу. Именно этот аромат исходил обычно от моего отца: смесь запаха хорошего флотского табака и слабого запаха моря. Мой отец пах морем, а моя мать – фиалками. Пытаясь хоть как-то успокоиться, я говорила себе, что могла бы легко приготовить подобный аромат в своей лаборатории – так же легко, как воссоздать его в памяти, – но видение, вдруг представшее перед моим взором, было выше моего разумения. Это был Джесси Таггарт.
Он двигался прямо на меня из густого тумана. Он приближался, но лицо его все еще оставалось неясным, и первое, что мне удалосьрассмотреть в тот момент, – это его одежда. Он был одет не в морскую форму, в которой я его всегда представляла, но это был также и не современный костюм его фасон был мне незнаком. Впрочем, подобные наряды я видела, кажется, на фотографиях в альбоме моей матери, – так одевались до Великой депрессии.
Его походка была такой же гордой, как в те мгновения, когда он, возвратившись после долгого отсутствия, торжественно шествовал по дому, весь увешанный свертками. Он все приближался; я узнала до боли знакомые ярко-рыжие волосы, и сердце мое забилось радостнее. Мне не удавалось рассмотреть как следует его лицо, но в остальном он совершенно не изменился; изменилась я сама больше уже не ребенок, а тридцатитрехлетняя замужняя женщина.
Странная мысль обожгла меня. Если мой отец стоит передо мной, не изменившись с тех пор, как я последний раз видела его, то где я нахожусь? Где может произойти такое?
Я хотела было позвать его, но остановилась. Если я не сплю и не сошла с ума, могло быть только одно объяснение происходящему. Я читала когда-то, что каждая любящая душа переживает однажды такое мгновение: предмет ее любви является к ней с того света, чтобы поприветствовать ее.
И это бывает незадолго до смерти.
Отец протягивал мне руки, и я поняла этот жест: он хотел разрешить недоразумения прошлого – такое же желание испытывала и я сама. О, как я хотела прикоснуться к нему, заполнить пустоту, оставшуюся в душе после его исчезновения! Но не могла. Не меньше этого я хотела, чтобы отец взял меня за руку и повел за собой. Но в этом случае я умру, а я не готова к смерти. Я любила своего мужа и хотела жить с ним и для него. Как бы я ни стремилась узнать правду об отце, из-за этого не стоило терять Дэвида.
