Ряд личных поручений дал Татищеву и Брюс. Татищев покупает для Брюса книги, вина, цитрусовые деревья, ищет «статуйного мастера», которому заказывает две дубовые статуи стоимостью по десять червонцев. Книги и в России и в Европе были весьма дорогими. Из собственных пометок Татищева на книгах его личной библиотеки видно, что он платил за них от пятидесяти копеек до восьми с лишним рублей. Поэтому, покупая определенное количество книг, он высылает Брюсу «росписи» новых изданий «мафематических новых и алхимических книг», а также «гисторических новых». Еще более широк круг вопросов, по которым и на этот раз закупает литературу сам Татищев. Даже из той небольшой части книг, которую удалось разыскать в наши дни, видно, что собирателя интересовали, книги по истории, хронологии, этнографии, географии, различные лексиконы, грамматики (немецкая и французская), богословская литература, книги по театру, садоводству, пособия по математике, геометрии, географии, химии, астрономии, строительному делу, фортификации, артиллерии. Все закупленное он отправил единой упаковкой Брюсу, с тем чтобы в Петербурге разобраться в приобретениях для того и другого.
Будучи перегруженным разного рода поручениями, Татищев находил время и для решения внезапно возникавших вопросов, и для того, чтобы пополнить свое образование. Так, еще по пути в Кенигсберг он осматривает уцелевшее после гибели русского корабля «Люстига» артиллерийское снаряжение. Проезжая через Либаву, он ходатайствует об освобождении из-под ареста русского бомбардира. Уговаривая Витверка перейти на службу в Россию или взять в ученики русских мастеров, он сам внимательно изучает технологический процесс литья пушек. И оказывается, что он и ранее хорошо был знаком с этим процессом, так как от его внимания не ускользнули технические новинки, о чем он немедленно и извещает в письме. Привлекают его и к разного рода следственным делам, связанным с провинностями тех или иных чинов артиллерийской службы. Узнав в Гданьске о взятии австрийцами Белграда, Татищев 20 августа отправляет специальное уведомление об этом в Петербург.
По-видимому, в Данциге Татищев присутствовал на пиру у Петра и воспроизвел позднее в «Истории» происшедший там любопытный разговор. Речь шла о польских делах. Льстивый царедворец Платон Иванович Мусин-Пушкин начал хвалить Петра, противопоставляя его самодержавное правление царствованию отца — Алексея Михайловича, — который доверялся своим советникам: боярину Морозову и другим. Петр, однако, увидел в этом не похвалу, а «брань» в свой адрес и обратился как бы за третейским судейством к Якову Федоровичу Долгорукому (1639-1720), отличавшемуся независимым и открытым характером. «Ты меня больше всех бранишь и так тяжко спорами досаждаешь, что я часто едва могу стерпеть, — сказал Петр князю. — Но как разсужу, то я вижу, что ты меня и государство верно любишь и правду говоришь, для того я тебя внутренне благодарю». Петр предложил Долгорукому оценить отцовские и его собственные дела.
