Обрамлением её лица служили так называемые «мокрые кудряшки», или «слюнявые кудряшки», модные в шестидесятые годы. Представляю, сколько слюны истратила Рута, чтобы они до такой степени слиплись. Судя по всему, она заявилась ко мне прямиком из своего парикмахерского заведения, поскольку на ней был розовый халатик, и розовые же кроссовки.
После того как Рута вдоволь насмотрелась на меня и мой филодендрон, она перевела взгляд на лужу. Ее черные глаза расширились ещё больше.
Заметив эту удручающую перемену, я тотчас вспомнил, что «Веселые Кудряшки» — это ни что иное, как штаб-квартира Центра по Распространению Сплетен Пиджин-Форка. Мельба Холи, наша общая с братцем Элмо секретарша, получает большую часть того, что она именует «общением», именно во время еженедельных визитов в парикмахерскую.
Надо сказать, что в Пиджин-Форке под «общением» понимается не совсем то, что в остальном мире. Судя по рассказам Мельбы, это скорее похоже на телевизионную сеть, где каждому надо лишь настроиться на определенный канал, и он узнает обо всех остальных жителях округа Крейтон все, что известно другим или о чем они только догадываются.
И вот я стоял с филодендроном посреди лужи и понимал, что если сейчас не заговорю, Рута развернется и уйдет. А если это случится, то к вечеру она разнесет по всему Пиджин-Форку весть, что единственный в городе частный детектив не приучен делать свои дела в туалете.
И вот это уж наверняка не пойдет на пользу моему бизнесу.
— У меня кондиционер потек! — во все легкие гаркнул я сквозь закрытую дверь.
Рута продолжала молча таращиться на лужу. Я обреченно подумал: сколько же понадобится времени, чтобы объяснить, откуда взялась эта треклятая лужа, и почему я так нежно обнимаю представителя домашней флоры.
Хотя была только половина двенадцатого, и на дворе стояла середина мая, на город уже навалилась тридцатиградусная жара. Боже милосердный! Такая уж погода в Кентукки — так и норовит преподнести сюрприз. То в июле вдруг начинают хлестать ноябрьские дожди, то вдруг весна пытается тебя убедить, что решила переквалифицироваться в лето.
И вчера днем я все-таки дал себя убедить в этом. Будем считать, что месяц май — отныне самый что ни на есть летний месяц. Жаркое, знойное, одуряющее лето — вот что такое май. А посему с утра пораньше я извлек из кладовки кондиционер. Затащил его наверх, сунул в окно, закрепил как полагается, воткнул шнур в розетку, щелкнул выключателем и отправился разбирать почту (так я именую груды счетов, с завидным постоянством оказывающиеся в моем почтовом ящике). Пока я уныло изучал счета, этот стервец кондиционер и сотворил гнусную лужу.
