Тринадцатая ночь | страница 107



— Эй, шут, — послышалось мне в этом шелесте.

Я рассмеялся. Ах, Тео, твоя жалость к самому себе вновь начала разговаривать с тобой. Достав флягу, я откупорил ее и поднес к губам, но тут же фыркнул, почувствовав вкус воды. Я вновь посмеялся над собой, и мне показалось, что ветер поддержал мой смех.

Но то был не ветер. Где-то за моей спиной в роще смеялся человек, и мне сразу вспомнилось, что я прибыл сюда потому, что одного человека убил некто прятавшийся в этой роще. Я стоял совершенно открыто именно там, где стоял герцог.

— Клавдий? — осторожно позвал я.

Усилившийся смех показался мне вдруг ужасно похожим на зловещий хохот из моего ночного кошмара. Я вздрогнул и нервно оглянулся в поисках укрытия. Слева, метрах в семи от меня, лежал большой валун. Я шагнул к нему, и тут что-то просвистело мимо моего уха и спикировало вниз, на берег.

— Не суетись, шут, — сказал голос из моего прошлого. — Я хочу посмотреть, как время обработало тебя.

Из своего опыта я знал, что на перезарядку арбалета требуется не менее четырех секунд. Я успел скрыться за валуном между третьей и четвертой секундами: сделал кувырок и, сгруппировавшись, перекатился за каменную громаду. Спустя мгновение что-то лязгнуло по камню.

— Ну надо же, как досадно, — посетовал голос. — Первый раз я промахнулся из-за ветра, а второй — потому что тебе вдруг вздумалось скакать зайцем.

— Кто ты? — крикнул я. — Почему ты пытаешься убить меня?

— Неужели ты не знаешь?

— Я знаю, что ты заигрываешь с адским пламенем, используя это оружие.

— Да что ты говоришь? И почему же? Прошу, объясни!

— Арбалеты запрещены церковью. Выброси его, пока еще не слишком поздно.

Смех, в котором прозвучало искреннее удивление, эхом разнесся между деревьями. Спрятавшись за обломком скалы, обеспечившим мне временную защиту, я оказался слишком далеко от деревьев, чтобы отважиться на второй бросок. Надеясь, что враг выйдет из укрытия, я взял кинжал в правую руку, а нож — в левую, прикидывая, смогу ли нанести удар, прежде чем он убьет меня.

— Какое остроумие перед лицом смерти. Я восхищен. Но для убийства иноверцев сделано исключение, и с точки зрения Рима ты, как мне кажется, вполне подходишь под эту категорию.

— Я такой же добрый христианин, как ты, — возразил я.

— Тогда тебе пора побеспокоиться о твоей бессмертной душе.

Я выглянул из-за камня, и прямо над моей головой в него тут же врезалась стрела, осыпав меня осколками.

— Кто ты? — вновь спросил я.

— Не будь таким занудой, Фесте. Я знаю тебя как облупленного, да и ты меня знаешь. Конечно, я стал постарше, но зато многому еще успел научиться.