Не знал я тогда, что иные мысли не давали покоя Вадиму Крюкову, мучили почти физически, до сердечной боли и тошноты: для него этот финал, как последний экзамен, после которого ты – или триумфатор, или жалкий фигляр, чья физиономия будет вызывать в лучшем случае сочувствие и жалость. Он поставил на карту больше, чем мог, чем имел право, но Крюков давно переступил черту, за которой уже не было предела…
Участники выстраивались на старте, подгоняли колодки, входили в роль. Успокаивались судьи, утихали трибуны, приостановились выступления в других секторах. Все ждали финала стометровки.
Быстротечен бег, каких-то десять секунд. Но сколько в нем: красота и совершенство – неуклюжесть и корявость, сила и воля – слабость и раздавленность, вся жизнь в этих десяти секундах.
Слабо хлопнул выстрел, спортсмены дружно рванулись вперед, еще равные, еще верящие в победу, еще вкладывающие в каждый шаг максимум энергии. Но вот вперед рванулся Джон Бенсон и стал удаляться от остальных. За ним неотступно летел только Карл Льюис. Федор был пятым – он, я видел, засиделся на старте. Крюков вскочил на ноги под стартовый выстрел и что-то орал, но его голос тонул в слившемся воедино реве трибун.
И тут произошло то, о чем еще долго толковали на страницах газет и с экранов телевизоров специалисты, а журналисты использовали всю гамму восхищения, когда писали о финишном рывке Федора Нестеренко. Неудержим был Джон, как привязанный несся в полушаге сзади Карл, и вдруг они словно остановились, а Федор стал на глазах настигать их. Мне показалось, что он первым рванулся на финишную ленточку, и я кинулся к Сане на шею и стучал по его мощной спине, как по барабану, и тоже орал не своим голосом: «Вот это Федя! Вот это да! Ты видел?!»
Электронное табло, однако, расставило действующие лица по своим местам. Джон, не дотянув до мирового рекорда несколько сотых секунды, финишировал первым, Карл уступил ему две сотые, а Федор Нестеренко отстал от Льюиса тоже на сотую секунды и оказался третьим.
Я спустился вниз к Крюкову.
– Поздравляю тебя, Вадим, это блеск! Какой-то малости не хватило…
– Спасибо! – Он был возбужден, румянец во всю щеку. – Нет, я боялся, что Федя победит, он мог это сделать, но это не нужно сейчас!
– Как это не нужно? Ты его настраивал на проигрыш?
– Нет, ты меня неправильно понял, – взял себя в руки и спокойно, пожалуй, даже подчеркнуто холодно сказал Крюков. Он знал: победителей не судят, а он сегодня, чтоб там не говорили, победитель, и говорить о нем станут, как о фаворите, потому что Федор Нестеренко был сегодня фаворит, и многие увидели в нем реального претендента на сеульское золото.
