7. Законы будущего Всемирного государства могут отменить действие противоречащих им статей данных Основ.
8. За исключением случая, оговоренного в ст. 7, никто не имеет права вносить какие-либо изменения или исправления в данные Основы.
Во-первых, сразу бросилось в глаза, что три пункта гиллелистской религии составляют первую статью этих основ. Даневич был прав: гиллелизм если и не полностью совпадал с гомаранизмом, то, во всяком случае, являлся его составной частью.
Во-вторых, Свечников обратил внимание на количество самих основ. Их было восемь — по числу основных грамматических правил в эсперанто, сторон света и букв в слове гомарано. Одновременно как-то само собой пришло на ум, что имя Казароза тоже содержат в себе восемь букв.
Он сосчитал их автоматически, сам не зная, зачем это ему нужно, как вдруг в памяти всплыло примечание под звездочкой:
Роль священнослужителей в таких храмах могли бы исполнять молодые красивые женщины, обладающие приятным голосом и владеющие эсперанто.
Из четырех условий, которым должны были отвечать такие женщины, у Казарозы налицо были три — молодость, красота и приятный голос. Эсперанто она не владела. Хотя откуда это известно? С ее же слов?
Вот тогда-то и вспомнилось, как за пять минут до смерти она сказала Варанкину: Бабилоно, Бабилоно. А он с той радостной готовностью, с какой в ответ на пароль произносят отзыв, продекламировал следующую строку. Звучная рифма намертво спаяла их в одно целое. Наверняка Варанкин тоже знал, что слова алта дона лучше перевести не как святое дело, а как священное свершение. Теперь даже зеленый цвет ее жакетки казался не случайным.
Свечников почувствозал, что у него взмокла спина. Выходит, они были знакомы? Какая причина заставила их скрывать это? Может быть, клятва, которую дают друг другу амикаро?
Он попробовал рассуждать дальше, но нить уже порвалась, обрывки не связывались. Чтобы не отвлекаться ни на что постороннее, Свечников прикрыл глаза. В тот же миг перед ним возникла картина, внезапно проступившая из еще оставшегося под веками дневного света, настолько яркая и в то же время фантастичная, что он мог бы назвать ее видением, если бы сам не изгнал это слово из своего словаря.
Он увидел какое-то помещение с голыми белыми стенами. Они ребрами смыкались друг с другом, так что внутреннее пространство имело форму правильного октаэдра. Верхние края его граней были недоступны взгляду, но по тому, как гулко отдавался здесь каждый звук, там, в высоте, угадывался просторный купол, прозрачный, видимо, потому, что оттуда столбом нисходил розовый свет. Он падал в самый центр залы, где возвышалась квадратная тумба в половину человеческого роста, покрытая черным бархатом, тем не менее странно похожая на церковный аналой. На бархате одиноко белела маленькая ручка с выставленным вперед указательным пальцем. Разглядеть ее не удавалось: мешал клубящийся вокруг тумбы розовый туман, но было впечатление, что она не гипсовая, а настоящая. Не каменным, а могильным холодом веяло от нее.
