Опять, надрывая душу, заверещал ходыревский младенец. Сзади сказали:
— Не щипи ты его, бога ради! Не щипи! Дожидаться приговора Свечников не стал. Это дело для него уже не представляло интереса, и до начала следующего он вышел на улицу покурить.
Отсюда, с горы, просматривалась вся центральная часть города. В царство злата бедный вход, — написал о нем сто лет назад поэт Вяземский, из которого местные интеллигенты одну только эту цитату и знали. Имелось в виду, что город стоит у порога Уральских гор с их несметными богатствами, но сам остается нищим.
Через пять минут появилась Ида Лазаревна.
— Дали два года общественно-принудительных работ с высылкой из города, — доложила она. — Твое выступление внесли в протокол как речь обвинителя.
— А если бы я не выступил?
— Было бы то же самое, но без высылки.
Прикуривая от подставленной Свечниковым папиросы, Ида Лазаревна другой рукой взяла его за запястье и не отпустила после того, как вдохнула и выдохнула дым.
— Коля, — попросила она, — можешь объяснить мне, что происходит?
— Ничего. Просто нет смысла продолжать наши отношения.
— Если это из-за гомаранизма, то я принадлежу к его левому крылу, а оно смыкается с лантизмом. Ты же признаешь лантизм!
— С оговорками.
— Но сам Ланти тебе импонирует?
Эжен Ланти был парижский столяр, во время войны служил санитаром на Западном фронте и вынес оттуда твердое убеждение в том, что патриотизм — единственная современная религия, которая требует человеческих жертв. Через этот тезис он и пришел к эсперантизму.
— Импонирует, — признал Свечников.
— Но ведь Ланти с его безнационализмом полностью сформировался под влиянием идей Ниа Майстро.
Это значило «Наш Учитель», причем оба слова следовало писать с заглавной буквы. Называть Заменгофа по фамилии, даже с прибавлением титула доктор, у гомаранистов считалось неприличным. Лишь в тех случаях, когда они хотели подчеркнуть единство эспер-движения, его звание усекалось до просто «учителя» — Ла Майстро.
— Надеюсь, ты это сознаешь? — с нажимом спросила Ида Лазаревна.
— Сознаю.
— Тогда, извини, одно из двух. Или твое неприятие левого гомаранизма просто недоразумение, или оно с эспер-движением вообще никак не связано.
— Что ты имеешь в виду?
— Нет, чтобы сказать прямо, что я тебе надоела! Подводишь идейную базу под свою мужскую физиологию. Фу, гадость! — отшвырнула она недокуренную папиросу.
Папиросы действительно были плохие, при затяжке бумага не прогорала вместе с табаком, а желтела и витыми струпьями сворачивалась на ветру, как ногти у китайской красавицы.
