Таков был вечный порядок жизни: жертвы становились героями, потом убийцами других героев, потом жертвами других убийц, которые считались героями, пока их жертвы не переходили в разряд мучеников, чтобы новые герои рождались из их праха и опять превращались в убийц. Счастлив был тот, кому удавалось выйти из этого круговорота.
Все это нахлынуло по дороге в Катину школу, в трамвае, медленно ползущем по дамбе через Егошихинский лог. Дамбу построили лет десять назад, она соединила центральную часть города с поселком пушечного завода.
Из дому Вагин вышел около пяти, но на остановке скопилось много народу, трамваи шли редко. Он сумел втиснуться только в третий по счету и опоздал минут на пятнадцать.
Дверь школьного музея изнутри была заперта на швабру, продетую в дверную ручку. Вагин постучал. Нарядная старшеклассница важно объяснила ему, что здесь идет занятие лекторской группы, а Майя Антоновна увела своих кружковцев куда-то на второй этаж.
Искать их там не хотелось Вагин вернулся на улицу, сел на ту самую скамейку, на которой его сморило вчера под майским солнышком, и стал ждать. Свечников должен был появиться часа через полтора, не больше.
С другой стороны крыльца, в центре крошечного садика, серела вросшая в землю чаша старого, еще довоенного фонтана с гипсовыми фигурками мальчика и двух девочек. Они стояли, сбившись в кружок, запрокинув головы, глядя туда, где раньше над ними скрещивались давно иссякшие водяные струи. Каждый поднимал вверх правую руку с обращенной к небу открытой ладонью. У одной девочки была отбита кисть, кончик железного штыря торчал из запястья. Вагин еще помнил то время, когда все трое общими усилиями держали над собой земной шар, но теперь он куда-то исчез, и у детей с нелепо воздетыми руками был такой вид, будто они ловят мух.
Кроме курьерских, за Вагиным числились другие, более почетные обязанности. После похорон пришлось адаптировать для крестьянских масс актуальную статью «Как бороться с безнавозьем», сочиненную каким-то ученым агрономом, затем ждать, пока Надя перепишет ее на машинке, а после еще выправлять опечатки. К вечеру, как обычно, его отправили с гранками в губком, там прицепились к опубликованным под рубрикой «Из прошлого Прикамья» стихам самозваного принца Голкондского:
Окончевает свой живот
Голконды принц Шивабрамот
В краю, где гибельными хлады
Окованы Рифейски грады,
И полунощна, слышно, тьма
Созиждет немощи ума.
Эти вирши найдены были в бумагах Губернской архивной комиссии. В предисловии Осипов пылко ими восхищался, но в губкоме они восторга не вызвали. Ни о какой контрреволюции, правда, речи не заходило. Стихи велено было убрать на том не лишенном в общем-то смысла основании, что если печатать всех сумасшедших, бумаги не хватит.
