Город был запружен людьми. Целыми толпами людей. Туристы в шортах, шляпах и с камерами через плечо. Женщины в низко надвинутых на глаза платках, с набитыми сумками, из которых торчали хлеб, овощи или фрукты. Деловые дамы с роскошными прическами, в ладно скроенных костюмах, цокая шпильками по древним камням, спешили на очередную встречу и успевали поговорить по мобильному. Модно одетые юноши и девушки на мотороллерах, с книгами и папками под мышкой, вероятно студенты, торопились на занятия. Анна увидела монахов и монахинь в черных, серых, коричневых или белых одеяниях, некоторые из них везли на велосипедах покупки в ближайший монастырь, больницу или детский приют, а другие вместе с туристами фотографировали старые дома. Тут же степенно вышагивали православные священники в черных долгополых рясах, словно по недоразумению затесавшиеся со своими окладистыми бородами и высокими клобуками из Средневековья в наши дни. Ортодоксальные хасиды с пейсами и в широкополых черных шляпах спешили по улицам мимо мужчин в одеждах по щиколотку, с четками в руках, неустанно перебиравших их и беседовавших друг с другом. Все эти люди разной веры, разной национальности казались мирными и естественными. И тем не менее даже через оконное стекло автомобиля Анна ощущала в толпе напряженность и страх. Она читала это на лицах людей, мимо которых такси ехало со скоростью пешеходов. Глаза израильтян следили за любым движением в подъездах домов и внимательно осматривали каждый оставленный велосипед. В молниеносных взглядах, брошенных через плечо, тоже читался страх. Даже лицо молодого таксиста отражало всеобщую напряженность, будто на ближайшем перекрестке их ожидал вооруженный отряд боевиков «Хамас».
– Вы очень наблюдательны, – согласился молодой водитель, когда Анна заговорила с ним об этом. – Мы действительно каждый день ожидаем терактов. Только пару дней назад в последнюю секунду был предотвращен взрыв. Террористка-смертница собиралась взорвать себя и пассажиров, но какой-то старик заметил ее нервозность и то, как она теребила свою сумку, и не пустил ее в автобус. Она убежала. Мы это за чудо сочли. Время было обеденное, и автобус был полон детей, ехавших домой из школы. – Он помолчал и убрал рукой черную прядь со лба. – Конечно, я регулярно хожу на выборы, и в армии уже отслужил, а так держусь подальше от политики. Но вот насилия, от кого бы оно ни исходило и против кого бы ни было направлено, я не принимаю. Это ложный путь. Когда наши солдаты обстреливают дома палестинцев или палестинцы подрывают наши автобусы, всегда умирают абсолютно невинные люди – дети, мужчины и женщины, которые не хотят ничего другого, кроме как жить со своими семьями долго, мирно и счастливо. А террор только новую ненависть порождает. Что с этим делать? – Он пожал плечами, включил поворотник и свернул в переулок, такой узкий, что боковые зеркала машины кое-где почти касались стен домов. – Я не знаю выхода. Эту спираль насилия, наверное, не остановишь. Наши политики тут бессильны. Иногда мне хотелось бы... – он огляделся по сторонам в поисках нужного номера, – мне бы хотелось, чтобы вернулся царь Соломон. Он был мудрым. Такой человек, как он, нашел бы, наверное, выход для всех нас. – Он нажал на тормоз и повернулся к Анне. – Приехали.
