Он в последний раз взглянул в запавшие глубокие глаза Якова, увидел его тяжеловатый и раздвоенный, как у Маши, упрямый подбородок и кивнул.
– Прощай…
Повернулся и медленно пошел вверх по склону. И вдруг он ощутил неимоверное облегчение, будто сбросил с плеч давний тяжеленный груз. Он снова увидел сейчас тоскливо-обреченный взгляд, какой бывает у загнанной, ждущей выстрела в ухо лошади, и понял, что поступил правильно. Кем бы ни был Яков, он был братом Маши. И он должен сам найти в себе силы…
Громкий металлический щелчок прервал его мысли, спина почему-то мгновенно покрылась липким холодным потом. Сибирцев резко обернулся: Яков двумя руками держал направленный ему в спину револьвер. Его выпученные глаза побелели от ужаса.
– А-а-а! – закричал Сивачев истошным пронзительным криком и, швырнув в Сибирцева револьвер, ринулся сквозь крапиву вниз к реке.
– Зачем же ты так, Сивачев? – с горьким сожалением сказал Сибирцев. – Куда же ты, куда ты теперь бежишь, бандит, от кого и зачем?…
Он словно нехотя достал свой наган, взвел курок и, когда из зарослей вынырнула спина бегущего, нажал на собачку. Крик тут же оборвался.
Потом Сибирцев поднял револьвер Якова, оттянул курок и увидел, что перекосило патрон в барабане. «Какой же ты дурак, Сибирцев, – отстранение, как о постороннем, подумал он, – о какой чести может идти речь? Нужно было опять испытывать судьбу? Не понимаю, на кой черт…»
Через сад он прошел к дому и увидел Машу. Она стояла на террасе, прижавшись щекой к деревянному столбику, и остановившимся взглядом наблюдала за Сибирцевым. Он подошел, поднял, держа за ствол, наган Якова, покачал его.
– Нет, видно, я совсем неисправимый… – раздумчиво проговорил он. – В спину стрелял… Патрон перекосило, бывает же такое… – Сибирцев недоуменно пожал плечами и отшвырнул наган в кусты. Сел на нижнюю ступеньку, сжал виски ладонями, уперев локти в колени. – Возможно, я не имел права его судить… – пробормотал он. – Может быть, он искупил бы свою вину… Вину?… – повторил он удивленно. – Нет, он не хотел и не мог этого. Не мог… Его окружили, Маша, очень плохие люди, а он привык. Было поздно… Я знаю, что я не прав, но я не мог поступить иначе, Маша. Не мог.
– Мама умерла, – негромко сказала Маша, не меняя позы. Сибирцев поднял голову, словно прислушиваясь к ее словам. – Когда ударил колокол, она открыла глаза и сказала мне: «Знаешь, Машенька, а ведь Яша сейчас умер».
Сибирцев начал приподниматься, не спуская с нее глаз.
