– А ежели ты ошибаешься, Зубков? А?
– Я-то? Не, не ошибаюсь. У меня на вашего брата нюх особый, революционный. Понял?… Значит, познакомиться зашел? – странно ласково спросил он.
– Да уж нет, теперь охота пропала. – Сибирцев поднялся, опираясь на палку. – Пойду лучше домой. Или к деду Егору в храм. Самогонки выпью за твой революционный нюх.
– Во-во, – подхватил Зубков, – в самый те раз помолиться, потом не успеешь. Ступай, ступай!
Сибирцев повернулся, вышел в сени, но тут шедший следом Зубков крепко сжал его плечо. Сибирцев поморщился от боли.
– Пусти, черт бы тебя…
– Не, не туда ступай, а вот куда! – И Зубков толкнул его в сторону, в распахнутую узкую дверь. – Посиди в чулане, помолись за упокой души.
– Скажи Маше, – повернул голову Сибирцев, – чтоб не волновалась и шла домой.
– Не твоя забота! – И снова грубый толчок в спину. – Да, спички отдай! – Зубков забрал коробок, встряхнул его. – Богато живешь, ваше благородие. Ну ничё, посидишь без курева. Знаю вас, гадов, готовы дом спалить и сами сгореть.
Хлопнула дверь, звякнул засов. Сибирцев огляделся. Узкий полутемный чулан с крохотным лазом вверху – для кошек, что ли? Охапка лежалого сена. Сибирцев, кряхтя, опустился на нее и боком привалился к стене. Ноги упирались в дверь. Душно, до кашля. Пахло пылью, мышами. Болела спина. Сибирцев попробовал расслабиться и закрыл глаза.
Сейчас он мысленно повторил весь короткий разговор с Зубковым и похвалил себя за то, что не упомянул имени Баулина или Ныркова. Уходя утром, Сибирцев запрятал в щель под террасой документы и наган. Правильно сделал. Оружие помогает лишь тогда, когда нельзя не стрелять. А документы ничего этому… действительно гусаку – надо же! – не скажут, скорее, наоборот, вызовут у него отрицательную реакцию…
Солнце стояло еще высоко, когда бричка с маху проскочила мелководную Утицу и, взметнув веера брызг, вынеслась на взлобок. Взмыленные кони на виду села сбавили бешеный галоп и с заметным усилием подкатили бричку к сельсовету. Стали, бурно поводя боками. Подскакали верховые, с натугой сползли с седел и подошли к бричке, хрипло отплевываясь и покачиваясь на широко расставленных ногах.
– Хлопцы! – срывающимся, пересохшим голосом крикнул Нырков и показал на приоткрытые ворота сельсоветского двора. – Давай туда. Распрягайте да поводите, поводите, а то
запалите коняг… Ну, Баулин, пошли в дом… Где хозяева? – громко крикнул он, увидев на дверях увесистый замок.
На площади появились несколько мужиков и баб; молча и отчужденно наблюдали за приезжими.
