Кровавых распрей и насилий мать,
Неудержимость гнусного разгула,
В котором нежность и любовь уснула,
Все, все соединилось, чтобы дать
Образчик верный нравов человека,
Который не стеснен ни в чем от века.
О чудное подобие творца,
Так, значит, вот ты каково с лица!
Достигнув замка своего, мерзавец
За стол садится между двух красавиц.
Не соблюдая правил никаких,
Он обжирается и пьет за них,
Затем им задает вопрос: «А кстати,
Кто будет эту ночь со мной в кровати?
Все женщины равно годятся мне:
Худа, толста, испанка, англичанка,
Магометанка или христианка —
Различья их я утоплю в вине!»
От этих слов бессовестных краснея,
Рыданий не сдержала Доротея,
И бурно облака ее очей
Льют слезы на точеный носик ей,
На подбородок с ямкой небольшою,
Что сам Амур ваял своей рукою;
Ей скорбь и гибель чудятся кругом.
Британка же задумалась, потом
На дерзостного вора поглядела
И улыбнулась холодно и смело:
«Признаюсь, я была б совсем не прочь
Добычей вашей стать на эту ночь,
На что способна, доказав на деле,
Дочь Англии с разбойником в постели».
На эту речь достойный Мартингер
Сказал, уж будучи немного пьяным:
«В делах любви – британки всем пример», —
И снова пьет стакан он за стаканом,
Ее целует, ест и снова пьет,
Ругается, смеется и поет.
Рукою дерзкой – я сказать чуть смею —
Он треплет то Юдифь, то Доротею.
Та плачет; эта, виду не подав,
Не покраснев, ни слова не сказав,
Все позволяет грубому созданью.
Но наконец окончен пир, и вот,
Пошатывась и с невнятной бранью,
Разбойник наш из-за стола встает,
Сверкнув глазами, к выходу идет
И, Бахусу воздав даров без меры,
Готовится на празднество Венеры.
Британке Доротея, вся в слезах,
Тогда испуганно сказала: «Ах,
Ужель разделите вы с вором ложе?
Ужель разбойник заслужил, о боже,
Чтоб наслажденье дали вы ему?»
«Нет, я готовлюсь вовсе не к тому, —
Утешила подруга Доротею, —
И постоять за честь свою сумею:
Я рыцарю любимому верна.
Бог наградил, как знаете вы сами,
Меня двумя могучими руками;
Недаром я Юдифью названа.
Умерьте же напрасную тревогу,
Побудьте здесь и помолитесь богу».
Она идет, окончив эту речь,
В постель хозяина спокойно лечь.
Завесой сумрачной ночная дрема
Укрыла стены проклятого дома.
Разбойники толпою, охмелев,
Ушли проспаться, кто в сарай, кто в хлев,
И в этот миг, дышать почти не смея,
Совсем одна осталась Доротея.
