– А что твои родители скажут на это?
– Да, ты прав, – говорит она и сразу становится серьезной. – Нам придется сбежать из Парижа.
– Куда?
– На твою родину – не пойдет?
– Нет.
– Тогда мы подадимся в Лондон.
– Ты разве говоришь по-английски?
– Нет, но это ничего не значит. Я завтра же куплю себе английскую грамматику.
– А что будет, если от меня уйдешь ты, Анн-Клер, а не я от тебя?
– Я? Pas possible! Совершенно невозможно!
– Да, ты.
– Ты… ты не оставишь меня?
– Нет.
– Тогда поцелуй меня, и не будем об этом больше говорить.
Я обнимаю ее стройное тело в тонком платье; она совсем плотно прижимается ко мне и подставляет мне свои губы.
– Ведь правда – у нас с тобой впереди еще так много всего? – говорит и спрашивает она этим страстным долгим поцелуем.
– Анн-Клер, посмотри еще раз на Париж. – Я показываю в открытое окно на море крыш за черными трубами, в туманной дали. – Однажды этот город узнает, кто я такой, – пока он этого не знает. Ты меня тоже не знаешь, Анн-Клер. Даже я сам еще не знаю себя.
Она проводит пальцами по моим волосам и целует меня в глаза.
– Видишь, когда ты так мил и так славно говоришь со мной, я ужасно люблю тебя и плюю на будущее. Je m'en fous de l'avenir. Но ты не должен это заучивать, это жаргонное выражение.
– Хочешь пойти поужинать со мной?
– Если ты меня приглашаешь.
– Мы идем в «Julien».
– Я плачу за себя.
– Тогда иди одна.
– Я пойду, только если ты пойдешь. Поцелуй меня, Monpti, но посильнее.
После ужина я расплачиваюсь и кладу два франка чаевых на стол. Пусть видят, что здесь был кавалер, предок которого был важной персоной при дворе короля Маттиаша. Я удаляюсь с гордо поднятой головой.
На улице Анн-Клер говорит мне:
– На, держи их.
– Что?
– Твои два франка. Я выкрала их обратно…
Сегодня утром мне встретились институтские воспитанницы с улицы Сен-Жакоб.
Они шли парами друг за другом и развлекались тем, что старались наступить на пятки впереди идущим подругам. Все одинаково одеты, на всех широкополые шляпы, из-под которых насмешливо сверкают серые и карие кошачьи глаза. Носы у них еще блестели от жира, кое у кого были прыщи на лице, но груди у всех уже набухали. Чудно, у некоторых не было еще совсем заметно бедер, лишь тонкие журавлиные ноги, но под их курносыми носами подскакивали и перекатывались две мощные груди. Какие же они станут, когда будут мамами…
Все они цепко оглядывают проходящих мимо мужчин и шепчутся друг с дружкой.
Впереди всех шествует с застывшим величием учительница, при каждом шаге пиная длиннополое пальто своими низкими каблуками.
