Товарищ Мишутин, занятый проектом, не вникал во все эти разговоры, намечая и уточняя глобальную программу демократизации, которая должна была окончательно покончить с тоталитарными традициями и сделать Великую Державу цивилизованной страной.
Заседание началось без особых сюрпризов. Члены Главного Совета поспешили в целом одобрить проект. Даже товарищи Антипов и Коломенцев, не понимавшие, зачем демократизировать и без того, по их мнению, излишне демократичные порядки, поспешили высказаться положительно, подчиняясь авторитету Сергея Михайловича. Когда все исчерпались, товарищ Егоров напомнил, что эксперт, то есть товарищ Латунин, готов поделиться своими соображениями. При этом Кузьма Самсонович почему-то ухмыльнулся, как почудилось товарищу Мишутину, весьма злорадно. Сергей Михайлович уже успел пожалеть о приглашении Латунина, но предпочел не переигрывать уже решенного и отдал соответствующее распоряжение.
Никодим Кесарионович вошел в комнату, не спеша, своей памятной современникам мягкой походкой. С порога он внимательно оглядел комнату и всех присутствующих. Уловив его взгляд, Андрей Гаврилович поспешил вскочить. Никто не последовал этому примеру, но всем стало неловко и даже как-то боязно. Латунин улыбнулся в заметно отросшие усы, снисходительно молвил «Садитесь, товарищи!», хотя никто кроме Андрея Гавриловича не стоял, и направился прямо к председательскому креслу, которое занимал товарищ Мишутин.
Сергей Михайлович на какой-то миг почувствовал себя самозванцем, занявшим законное место Никодима Кесарионовича. Переборов себя, он прочнее уселся в кресло и углубился в чтение проекта. Впрочем, Латунин не собирался садиться. Положив папку, бывшую при нем, прямо на стол рядом с товарищем Мишутиным, он неторопливо достал из кармана трубку и стал набивать ее табаком.
– У нас тут не курят! – заметил кто-то из членов Совета, но Никодим Кесарионович, не обращая на реплику внимания, закурил, несколько раз с удовольствием затянулся, а затем начал говорить, неторопливо расхаживая по комнате:
– Товарищи! Я не буду касаться личного момента, хотя личный момент неизбежен в политике. Вы можете любить или не любить товарища Латунина, но при решении таких серьезных вопросов, как нынешний, мы должны отбросить все взаимные счеты и прочие интеллигентские побрякушки, недостойные нас, членов великой партии. Я думаю, что все эти разговоры о том нравится вам товарищ Латунин или не нравится, все эти сетования и вопли не стоят ломаного гроша. У нас не семейный клуб, не артель личных друзей, а политическая партия рабочего класса. Нельзя допустить, чтобы личные интересы ставились выше интересов дела.
