Взяв ножницы, я начал разрезать на ней окровавленную одежду. Девушка протестующе вытянула вперед руки и я услышал приглушенное "нет" через компресс.
- Что значит "нет"? - воскликнул я. Злости в моем голосе не осталось была только жалость. - Послушай, детка, - сказал я как можно мягче, - ты ведь не хочешь, чтобы я отвез тебя в больницу, поэтому я делаю то, что в моих силах.
Она медленно опустила руки и лежала неподвижно; только слегка раздвинула бедра, когда я разрезал её тоненькие трусики и стаскивал их. Редкие темно-каштановые пушистые кудряшки еле прикрывали её лобок - должно быть, девчушка ещё моложе, чем показалось мне сначала, подумал я. Недозрелые грудки были чуть больше грецких орехов. Ее бедра были нежными, но уже налитыми, что так свойственно юности. Счастлив будет тот парень, который когда-нибудь лишит её невинности, невольно подумал я.
Я снял компресс с её лица.
- Встать-то можешь? - спросил я, собираясь осмотреть её спину.
Не увидев на спине никаких ушибов, я велел ей лечь снова.
- У тебя что-нибудь ещё болит, кроме лица?
- Мне больно везде, - ответила она. - Они били меня мокрыми полотенцами и резиновым шлангом.
- На теле ничего не заметно. Следы остались только на лице, но они скоро пройдут.
- Но мне все равно очень больно.
Я порылся в аптечке и нашел бутылочку со спиртовой примочкой. Когда я плеснул жидкость на нежный лобок и бедра, девчушка опять протестующе прикрылась руками.
- Опусти руки, черт побери! Ты же сказала, что у тебя все болит.
- Но...
- Ты хочешь в Карсонскую Мемориальную больницу?
- Нет, - прошелестела она.
- Ты хочешь, черт возьми, уйти отсюда и вернуться туда, где ты жила то есть никуда?
- Нет, - опять еле слышно ответила она.
- Тогда убери руки и лежи спокойно. Двигайся только по моей команде.
- Ты жестокий, - сказала она тихо. - Ты беспощадный. Я видела, как ты убил этого человека.
Вместо ответа я большим и указательным пальцами раздвинул маленькую щель, спрятанную под мягким пушком, и легонько ущипнул за клитор.
Девчушка слегка дернулась, но её бедра, до этого напряженные, расслабились.
- Я же сказал - лежи смирно, - прорычал я.
И она лежала не двигаясь, как мертвая, пока я не велел ей повернуться. Впрочем, мертвой её никак нельзя было назвать. Попочка у неё была загляденье, а кожа гладкая и нежная, с золотистым загаром.
Закончив растирание, я откинул голову назад, чтобы не щипало глаза от спирта и посмотрел на часы. Стрелки показывали начало десятого. Мой самолет приземлился в пять, около шести я был у Моны, а ушел от неё не позже восьми. Да, насыщенный получился вечерок, ничего не скажешь.
