Принц вошел в чум. Пимпедора варила оленье мясо, а Пимпепантури спал на мягкой мшистой подстилке, чтобы сделать хоть что-нибудь полезное до обеда.
— Женщина, — сказал принц, — ваш муж мертв. Отдайте мне Линдагулль, и с вами не случится ничего дурного.
— Мертв? — спросила старуха, не очень-то, видно, опечалившись. — Да, давно пора было положить конец его злобным проделкам. А Линдагулль ищите на вересковой пустоши — мой старик превратил ее в цветок вереска. Да поторопитесь — ночью ударит мороз, и тогда принцессе — конец.
— О, любимая моя, малютка Линдагулль, неужели ты умрешь нынче ночью? — воскликнул принц и, выйдя из чума, кинулся в отчаянии прямо на поросшую вереском землю необозримой пустоши, где тысяча тысяч бледно-розовых цветов, как две капли воды похожих друг на друга, ожидали смерти.
— Подожди, — сказала старая лапландка, — я припоминаю слова, которые превратили Линдагулль в цветок вереска. Мне было жаль это дитя, и я спряталась за камень, поглядеть, что сделает мой старик. И я услыхала, как он говорит:
— Adama donai marrabataesan!..
— Ax, — вздохнул принц, — что пользы от этих слов, если мы не знаем тех, которые снимают заклятие.
Пимпепантури, решив, что долго нет обеда, вышел из чума. Когда же он услыхал сетования принца, то, задумчиво дернув себя за челку, сказал:
— Когда батюшка хотел снять заклятие, он имел обыкновение переставлять слова.
— Да, правда твоя, — подтвердила старая лапландка.
Взобравшись на скалу, принц Абдерраман закричал что есть силы над всей бескрайней вересковой пустошью:
— Marrabataesan donai adama!..
Но слова эти прозвучали впустую, ни один цветок на пустоши не шелохнулся, солнце быстро склонялось к окоёму, а ветер улегся.
Принц боялся, что не сможет правильно выговорить слова на незнакомом ему языке, и все повторял и повторял заклинание, переставляя слова и меняя их окончания. По все напрасно. Только один раз ему показалось, будто вереск на отдаленном бугорке чуть приподнялся, прислушиваясь. По тут же опустился вновь на бескрайнюю однообразную, безутешную пустошь.
— Солнце садится, — предупредила принца старая лапландка. — Если ты сейчас же не найдешь нужные слова, ударит мороз и будет слишком поздно.
Багровый диск солнца катился уже совсем рядом с краем неба. Стояла тишина. Холодный и влажный вечерний туман, предшественник мороза, словно пеленой окутал поля и пригорки. Все, что росло, все, что хоть краткий миг осмелилось цвести в Лапландии, было теперь обречено на смерть.
