Я молчал, уставившись на землю под ботфортами Маньяра. Потом поднял взгляд.
– Фи… – поморщился сенешаль. – Не надо применять ко мне такие дешевые трюки. Неужели вы и вправду надеетесь, что я обернусь и дам вам возможность швырнуть в меня этот обломок? Несерьезно… К тому же у вашей железки отвратительный баланс, и… А-А-А-А-А!!!
Он завопил и рухнул на землю. Уже лежа обернулся-таки, яростно что-то рубил мечом у самых своих подошв… Я отступал медленно, сильно хромая. Костолом вполне мог выбросить вторую ложноножку.
3
Пока я перетягивал ногу жгутом, наспех сооруженным из рукава рубашки, и обрабатывал рану порошком, несущим в себе кровоостанавливающие и заживляющие заклятия, Маньяр продолжал драться – отчаянно, но безрезультатно. Костолом – тварь медлительная, от него нетрудно спастись, вовремя заметив. Но стоит ему хотя бы коснуться человека – и тот обречен. Можно лишь растянуть агонию на несколько часов, уничтожив тварь.
Дело в том, что Костолом – название не совсем точное. Кости не дробятся, не ломаются, – поначалу остаются на месте, но теряют какую-либо твердость. Поврежденную конечность легко можно согнуть под любым углом, при желании даже завязать узлом. И странный недуг очень быстро распространяется по телу.
Сенешаль, без сомнения, всё это знал. Но продолжал цепляться за жизнь. Отсечь мечом тут же прирастающую ложноножку ему не удалось, он упорно отползал в сторону, вытягивая, истончая ее… Ноги до колен извивались совершенно свободно.
Куда стремился Маньяр, я понял, лишь когда услышал знакомые щелчки реечного механизма собственного самобоя. И торопливо похромал в сторону замка – от мессира сенешаля вполне стоит ожидать попытки напоследок выстрелить в меня. Пусть уж разбирается с Костоломом – заклятья, наложенные на шесть стрелок, дают хорошие шансы выиграть несколько часов жизни. Финал, впрочем, будет один – кости исчезнут совсем, и лишенное внутренней опоры тело окажется раздавленным собственной тяжестью.
Ни малейшего сочувствия к Маньяру я не испытывал. Если бы не он, можно было остановить Изабо…
4
Под деревом валялся обрывок лиловой ткани, видный издалека. Лошадь вообще исчезла бесследно.
Надо было спешить, но я медлил, не отрывая взгляд от клочка рясы… Изабо, Изабо… Мы могли не встречаться годами, и я даже не вспоминал о тебе, но в глубине души верил – когда-то мы встретимся, и скажем друг другу что-то нужное и важное, и исправим былые глупые ошибки…
Теперь никто ничего не исправит… Всё кончилось, и не осталось ничего, кроме этой лиловой тряпки. А я, наверное, прожил тридцать лет на грешной земле совсем не так, как надо… Стоит, наверное, жить, словно каждый день – последний.
