2
– По-моему, лорд Арноваль, пора сделать еще одно определение, – сказал Маньяр.
И, хоть реплика его звучала лишь предположительно, тут же достал из седельной сумки кожаный тубус, а из тубуса – свернутую в трубку карту. Я не стал спорить. И в самом деле – пора. Честно говоря, заняться процедурой определения с достаточной точностью можно было и час назад, но я преднамеренно не спешил.
– Приступим, – покладисто сказал я и спешился.
Маньяр тоже покинул седло, сделал знак рукой. Лучники отъехали подальше – и словно бы невзначай оттеснили в сторону Изабо и её мохнатого паладина.
Местом для определения сенешаль выбрал обширный луг, густо уставленный каменными стенами: невысокими, чуть выше колена. Не длинными – в сотню шагов каждая, не более. Сооружения, сложенные методом сухой кладки, представляли собой крутые дуги, направленные концами в сторону леса Буа. И казались памятниками седой и мрачной древности.
На деле же сложили их местные вилланы совсем недавно – после того, как выяснилось, что языки губительной Белой Слизи движутся исключительно по прямой, и, натолкнувшись даже на такое незначительное препятствие, меняют направление движения. Выпутаться из каменного лабиринта Слизь не могла – рано или поздно возвращалась обратно в лес.
Я извлек из кожаной ладанки суровую нить с привязанной к ней половинкой золотого кольца. Маньяр вздохнул, стараясь сделать это незаметно. Ему наверняка очень хотелось заполучить в свое распоряжение кусочек благородного металла с неровно обломанными краями. Но увы – Кольцо Разлуки сработает лишь в той руке, что его разломила…
Нить качнулась несколько раз и замерла – в положении, несколько отличном от вертикали. Я медленно опускал руку – пока и половинка кольца, и подвешенный на второй нити контрольный грузик не коснулись карты. Сенешаль быстро сделал две отметки свинцовым карандашом.
Карта у него была хороша – судя по виньетке в углу, работы самого фра Альяго. Нимфы и дриады, выглядывавшие из-за стилизованных деревьев, оказались на редкость бесстыжими и привлекательными (по слухам, в свое время Альяго анонимно иллюстрировал скандально известные «Пороки любви» Марго-Аладриэли Беонийской). Другие обитатели заповедных пущ, изображенные рукой достопочтенного фра – эльфы и фавны – свидетельствовали, что и мужская красота порождала у Альяго изрядное вдохновение. Впрочем, обители лацерианцев всегда славились вольными нравами.
Места, считавшиеся полвека назад в Буа «опасными», фра наивно отметил фигурками волков и разбойников. Да-а-а, не приходилось ему встречаться с Черным Мешком или Прыгучей Смертью…
