Частная жизнь Сергея Есенина | страница 41



От нее исходила пьянящая, вульгарная женственность, влекущая и отвращающая одновременно. Танец становился все быстрее… “Апаш”, превратившийся в ее руках в сильного, ловкого, грубого хулигана, творил с блудницей все, что хотел, раскручивал ее вокруг себя, бросал из стороны в сторону, сгибая до земли, грубо прижимал к груди… Создавалось впечатление, что он окончательно покорил ее и овладевает своей жертвой на глазах у всех.

Постепенно его движения становились все менее уверенными. Теперь она вела танец, она подчиняла его себе и влекла за собой… Он терял прежнюю ловкость и нахальство с каждым движением, превращаясь в ее руках в безвольную тряпку.


12 апреля 1922 года мать Айседоры Дункан умерла в Париже. Узнав об этом, Дункан стала рваться в Европу и дальше — за океан. Она послала телеграмму Солу Юроку с просьбой организовать двенадцатинедельные гастроли ее, Ирмы (приемная дочь Дункан), “великого русского поэта Есенина” и двенадцати своих учениц. В конце концов, заграничные паспорта получили Есенин и Айседора, которые предварительно сходили в загс и зарегистрировали свой брак 3 мая 1922 года. При этом поэт получил фамилию: Есенин-Дункан.

Дункан собиралась везти нового мужа за границу для лечения. Ей казалось, что ему необходимо проверить нервы у лучших европейских специалистов.

Наиболее объективный портрет Есенина этого времени дает полячка Лола Кинел в своей книге “Под пятью орлами” (1937 год).

Лола приехала к Айседоре летом 1922 года, чтобы выполнять при актрисе обязанности секретарши. Она хорошо знала русский язык и оставила превосходное описание того, как Есенин читал в Брюсселе отрывки из “Пугачева”. Она была свидетельница трезвого почти двухмесячного периода его жизни во время поездки всей компании из Франции в Италию.

Однажды, рассказывает Лола, в Венеции на прогулке в гондоле Есенин вспоминал свою жизнь в России:

“Его голос был тихим, и глаза его были мечтательными, и в нем было то, что заставляло меня думать, что душа его похожа на душу ребенка, таинственно мудрую, но нежную”.

В эту ночь, по словам Лолы Кинел, Есенин вспоминал свое детство, людские лица того времени и самое прекрасное лицо, которое он когда-либо видел в своей жизни: лицо юной монахини в православном монастыре. Он размышлял о живых и мертвых словах в языке, о всегда живом языке крестьян, странников, воров, пел народные песни. Однажды в гостинице “Лидо” на берегу Адриатики Есенин читал вслух стихи Пушкина.