Кроме того, везде и всегда умел он привлекать к себе всеобщее внимание, что если и удавалось Вилли Броуну, то только в самом печальном смысле.
Вилли Броун терзался завистью и ходил за Вилли Гульдом, как пастух за бараном, изучая его приемы и втайне надеясь, что и ему когда-нибудь удастся какая-нибудь гульдовская штучка.
Эта слабость свиного короля была многими подмечена и высмеяна, так что бедному Вилли приходилось прятаться и следить за своим идеалом исподтишка.
Однажды, это было в блестящем курорте на юге Франции, где оба Вилли проводили каждую осень, керосинобый король превзошел самого себя.
Он вошел в игорный зал казино в сопровождении маленькой кафешантанной испаночки Гукиньеро, вошел бледный, спокойный, более того – зеленый и равнодушный.
Вошел и остановился.
Весь зал зашелестел шепотом, как тараканы за печкой:
– Вилли Гульд! Вилли Гульд! Все головы обернулись к нему.
И прежде всех, конечно, голова укрывшегося за портьеру Вилли Броуна.
Все ждали, что будет.
Но он сделал какой-то знак одному из крупье, и тот сел за него играть.
Сам же Вилли взял стул, расселся посреди зала и, презрительно опустив губы, стал смотреть куда-то в угол через головы играющих. Сказал что-то своей испанке, та села с ним рядом и, не имея возможности играть в рулетку, играла глазами, плечами и фальшивыми бриллиантами.
Вилли Броун весь горел и, как гусь, вытягивал шею из-за портьеры.
Но вот керосиновый король встал.
– Assez! – сказал он своим прекрасным миллион-но-американским выговором. – Довольно!
И тотчас крупье вскочил и, заискивающе улыбаясь, подал на подносике кучку золота – выигрыш Гульда.
Тот отстранил его руку (о, что за жест! Вилли Броун заучивал его потом перед зеркалом!) и, указывая на испанку, бросил сквозь зубы:
– A madame! Отдайте это барыне.
Испанка высыпала золото в свой ридикюль, и оба вышли.
Пока они шли, слышно было только, как позвякивало золото в ридикюле испанки. И больше ничего.
Минута была так торжественна, что Вилли Броун почти упал в обморок. То есть, наверное, упал бы, если бы его не поддерживало твердое решение сохранить инкогнито.
Игорный зал долго не мог успокоиться.
– Гульд! Керосиновый король, триста тысяч франков. – A madame, уличной девчонке. Каков жест, а? Даже не посмотрел – сколько. Триста тысяч, Вилли Гульд.
Все были в восторге, и несколько дней на курорте замечалось особое оживление: это все бегали друг к другу, чтобы рассказать о жесте американского миллионера.
Вилли Броун похудел на шесть фунтов. Но он решил, что сделает штуку не хуже этой. Нужно только переждать, чтобы Гульд уехал. А кроме того, нужно еще эту штуку придумать. Чтобы было так же хорошо, как «а madame», но вместе с тем и не то же самое, а то скажут, что Вилли Броун – обезьяна Вилли Гульда.
