При нашей воздушной армии существовал дом отдыха, иди санаторий, как громко именовали его врачи. Здесь летчики могли на некоторое время отвлечься от боевой работы, отоспаться и, если нужно, подлечиться. В декабре я приехала сюда с разукрашенной волдырями физиономией: заболела крапивной лихорадкой. Выходить "в свет" с таким лицом стеснялась, поэтому сидела все время в своей комнате и читала.
Как-то вечером в дверь вежливо постучали. Вошел Миша Пляц, известный всему нашему полку штурман из "братского" полка майора Бочарова.
- А я узнал от девушек, что ты не пошла в кино. Решил заглянуть. Скучно, думаю, одной-то. Читаешь?
- "Войну и мир" перечитываю.
- Актуальная книга... А что, по-твоему, делает сейчас Гашева? неожиданно повернул разговор Миша.
- Не знаю, - я пожала плечами, - или летает, или спит.
Миша поговорил о том о сем. "А Пляц сегодня что-то не такой, как всегда", - отметила я. Весельчак и балагур, "мастер художественного слова" с трудом поддерживал разговор. И вдруг опять спросил:
- А как ты думаешь, что сейчас делает Гашева? "Скучает по Руфине", поняла я наконец. Тайна Мишиного сердца уже давно была известна всем девушкам нашего полка. Но не успела я сказать что-нибудь в ответ, как он вдруг заговорил о своей семье. Он заметно волновался.
- У меня сестра и пять братьев, - рассказывал Миша, - трое из них тоже служат в авиации, воюют сейчас на разных фронтах.
Думала ли я, что один из этих авиаторов, Леонид, станет моим мужем! Родители Миши вместе с его сестрой и двумя другими братьями оказались на оккупированной территории. И вот недавно, когда освободили Белоруссию, Михаилу удалось побывать дома, в родной деревне Озерцы.
- Старший брат... Фашисты расстреляли его за связь с партизанами.
Миша подошел к окну, закурил. Заглянул в черноту ветреной, ненастной декабрьской ночи. Голая ветка тревожно била в оконное стекло, по которому сползали скупые струйки то ли дождя, то ли мокрого снега. Потом поднял голову и долго смотрел на лохматые тучи, надвигавшиеся беспрерывной чередой с запада. Он явно был во власти неосознанного, тревожного беспокойства и, будто одолеваемый тяжелым предчувствием, в который уже раз спросил:
- А все-таки что, по-твоему, сейчас делает Гашева?
Штурман Руфа Гашева стояла на плоскости горящего самолета. Она приготовилась к прыжку с парашютом. Пламя жадно подбиралось к ее ногам. Летчица Оля Санфирова выбралась на другое крыло.
- Ну, пошли!
