Дрезина замедляет ход. Впереди из тумана надвигается какое-то полуразрушенное станционное строение.
– Приехали. – Проводник спрыгивает на шпалы. – Отдых!
– Фу-ты! – произносит Писатель, распрямляясь. – Ну теперь-то хоть можно хлебнуть?
На газете, расстеленной поверх платформы, стоят термос с кофе, бутылка спиртного, развернуты пакеты со снедью. Все трое усердно жуют, прихлебывая из складных стаканчиков. Теперь уже совсем светло, но туман не рассеялся, он такой же густой, как и раньше, только не молочно-белый, а зеленоватый.
– Вы для меня оба новички, – говорит проводник. – Я вас в Зоне не видел и ничего хорошего от вас не жду. Вы меня наняли, и я постараюсь, чтобы вы остались живы как можно дольше, а поэтому не извольте обижаться. Церемониться некогда. Буду просто лупить чем ни попадя, если что не так.
– Только, пожалуйста, не по левой руке, – говорит Писатель.
– Почему?
– Она у меня сломана в детстве. Я ее берегу.
– А… – Проводник усмехается. – А я думал – ты левша, пишешь левой. Ладно, тогда буду по голове. Как она у тебя с детства?
– Уж очень вы с нами суровы, – говорит Писатель и тянется к бутылке.
Проводник перехватывает бутылку, накрепко завинчивает пробку и сует бутылку в карман куртки.
– Эхе-хе-хе-хе, – произносит Писатель и наливает себе кофе.
– Тихо как, – говорит Профессор. Он задумчиво курит, прислонившись спиной к борту дрезины.
– Здесь всегда тихо, – говорит проводник. – До пулеметов далеко, километров пятнадцать, а в Зоне шуметь некому.
– Неужели пятнадцать километров? – говорит Профессор. – Я и представления не имел, что можно так углубиться.
– Можно. Углублялись. Сейчас вот туман разгонит, увидишь, как они тут углубились.
Длинный скрипящий звук доносится вдруг из тумана. Все, даже проводник, вздрагивают.
– Что это? – одними губами произносит побледневший Писатель.
Проводник молча мотает головой.
– А может быть, это все-таки правда, что здесь… живут? – говорит Профессор.
– Кто? – презрительно бросает проводник.
– Не знаю… Но есть легенда, будто какие-то люди остались в Зоне…
– Болтовня это, а не легенда, – обрывает его проводник. – Никого здесь нет и быть не может. Зона это, понятно? Зона!
На протяжении этого разговора Писатель вертит головой, переводя взгляд с одного на другого. Он все еще бледен, но постепенно успокаивается.
– Я, конечно, понимаю, – говорит он, – что Зона – это именно Зона, а не лоно, не два газона и не три, скажем… э… бизона… Но на всякий случай я с собой кое-что прихватил.
