– На свете нет ничего лучше красивой женщины, парень. – Он опять засмеялся. – Разве что цветущий луг на склоне холма. – Иеремия бросил взгляд на один из таких холмов неподалеку от дороги, и у него защемило сердце.
Очень не хотелось уезжать отсюда. Ему будет не хватать этих мест, он будет тосковать, пока не вернется обратно.
– Ты любишь эту землю, сынок?
Похоже, вопрос не произвел на мальчика должного впечатления. Он не понял, что имел в виду Иеремия, и решил на всякий случай промолчать. Он и так вел себя сегодня слишком дерзко и теперь боялся, как бы мистер Терстон не передумал насчет помощи по субботам.
– Да.
Но по его ничего не выражающему тону Иеремия догадался, что мальчик не понял, о чем идет речь. Земля... почва... Иеремия до сих пор помнил, как в детстве его охватывала дрожь, когда он зачерпывал горсть чернозема и сжимал ее в кулаке.
«Это твое, сынок... Все твое... Так что всегда относись к этому бережно...»
В ушах Иеремии звучал голос отца. Он начинал с малого. Став продолжателем его дела, Иеремия расширял и улучшал то, что досталось в наследство, пока не сделался владельцем обширных земель в любимой долине. С этим чувством нужно родиться, его нельзя приобрести. Иеремию удивляло, почему то, что он сам давно знал, оставалось неизвестным большинству людей. Они никогда не понимали его страсти к «куче грязи», как однажды выразился кто-то из них. Им никогда этого не понять. Так же, как и сидящему рядом мальчишке. Однако Иеремия не огорчался. Когда-нибудь мальчик получит место в банке и будет до конца дней с удовольствием возиться с бумагами и цифрами. В этом нет ничего странного. Но если бы Иеремия мог жить так, как ему хотелось, он бы до самой смерти копался в земле, бродил по виноградникам и работал на собственных рудниках, возвращаясь по вечерам домой смертельно усталым, но безмерно довольным. Коммерческая сторона дела интересовала его куда меньше, чем красота природы и физический труд.
К полудню они наконец добрались до Напы, оставив позади сначала пригородные фермы, а потом уютные особняки на улицах Пайн и Кумбс с аккуратными газонами и тщательно подстриженными деревьями, мало чем отличавшиеся от дома Иеремии в Сент-Элене. Разница заключалась только в том, что в нежилом и запущенном доме Терстона обитал холостяк, и это сразу чувствовалось, несмотря на все старания Ханны. Тут Иеремия проводил время, ночевал, однако земли и рудники значили для него гораздо больше. Да, это бросалось в глаза. Рука Ханны чувствовалась только на уютной кухне и в огороде, в то время как здесь, в домах Напы, распоряжались хлопотливые хозяйки, заботившиеся о том, чтобы кружевные занавески на окнах всегда оставались чистыми, чтобы в саду благоухали цветы и чтобы в доме звенели детские голоса. Особняки выглядели красиво, и Иеремия всегда с удовольствием разглядывал их, проезжая мимо. Он знал многих из живущих в них людей, а они знали его, однако в отличие от обитателей Напы Терстон чувствовал себя скорее сельским жителем, чем городским, которого дела интересуют гораздо больше светских раутов.
