Зеленые елки, уставленные в сугробы снега, опоясывали весь каток. Гирлянды разноцветных флажков, протянутых с дерева на дерево, окаймляли ледяное зеркало, духовой оркестр, разместившийся в деревянной раковине, под управлением усача капельмейстера Салищева гремел на весь квартал. Множество катающейся в разноцветных костюмах публики внутри беговой дорожки, отгороженной толстым канатом, висящим на столбиках по всей дистанции. И маленькая фигурка в белом свитере и черном трико, пожирающая пространство на никелированных коньках, сопровождаемая неумолчными призывами толпы, темной лентой плотно опоясавшей снежные откосы: «Струнников, наддай! Струнников – наддай!» Все это запомнилось как удивительно привлекательное, сказочное зрелище, как большой спортивный праздник.
Всеобщее ликование разделяли и известные уже тогда братья Василий и Платон Ипполитовы, Никита Найденов и зреющая смена с катка «Девичье поле» Яков Мельников, Григорий Кушин.
Николай Иванович Седов был среди них патриархом, чемпионом Москвы и России более ранних лет, любимцем всей ребятни нашего района, проживавшей на Грузинском валу, вблизи Трындинского переулка. Знакомы с ним были и отец с дядей Митей. Отсюда и побежденный «егерь»…
Однако, как я уже говорил, мое воображение пленил Платон. Он выступал в шелковом золотистом трико и маленькой белой шапочке, как у ученого или врача – лодочкой. Отточенным мастерством Василия выходили на динамовский лед любоваться чемпионы мира Микаэль Стаксруд, Ганс Энгнестанген и Ивар Баллангруд, когда он уже в разряде ветерана выступал на международных соревнованиях. Неукротимой мощью своего бега Яков Мельников в тот же день на дистанции 10 000 метров в паре с чемпионом мира Стаксрудом заставил впасть в состояние массовой истерии 30 000 зрителей, наблюдавших, как москвич сокращает расстояние, находясь, казалось бы, в безнадежном положении, и вырывает победу. Никита Найденов поражал любителей скоростного бега, пробегая всю десятикилометровую дистанцию «с руками», то есть делая в своем устремлении к победе то, что под силу делать только спринтерам на пятисотметровке. Но меня все же именно Платон Ипполитов, как никто, приводил в восторженное состояние своим непостижимо легким бегом, я бы сказал, музыкально выверенным ритмом движений на поворотах, артистичностью пластики при прохождении прямой. Платон Афанасьевич Ипполитов бежал настолько без видимого утруждения, что его неудачи вызывали у меня недоумение: почему же проиграл, вроде бы и не устал совсем?
