Это называется предыстория. Я Зинаиду ни о чем не спрашиваю, а она говорит. Незаметно, втихую предает Тережа, с которым давно связана, работала у него на заводе. Зачем это ей надо? Непонятно. Ни за чем. О Мирском я раньше слышала, и имя его попадалось мне в литературе.
- А Мирский был славный дядечка, - сообщает Зинаида особенным голосом, значение которого мне пока неизвестно. - Мы с ним дружили.
- Зинок, где ты пропадаешь? - говорит жена Тережа и подходит к нам.
Зинаида нас знакомит.
И Тереж подходит.
- Так что, дамы? Цыган послушаем и по домам? Никто кутить не собирается?
- Если вы серьезно, - говорит жена Тережа, - то у нас в холодильнике телятина есть и выпить есть. Все можно устроить. Что вы по вечерам делаете? Скучаете? Что здесь можно делать, скучать?
Это она меня спрашивает. И разговаривает, как старая знакомая. Что-то компанейское, товарищеское, простое есть в ее помятом красивом лице, в веселых неспокойных голубых глазах, в прокуренном негромком голосе. Она не знает о служебных делах своего мужа, не вникает, не интересуется.
- Люблю экспромты, но именно экспромты! - рассудительно восклицает Зинаида. - Здесь рано кончится. Вечер большой. А повеселиться хочется. Соберемся, я - за.
- Молодцы дамы, - хвалит Тереж, - хорошо рассудили. Решение правильное.
Нет, думаю я, я с ума не сошла, я к вам в гости не пойду. Жена Тережа зовет меня, потому что ей скучно, надо сколотить компанию, хочется выпить, время провести. А Тереж что-то еще затевает, изображая свойского. Предлагает договориться. И я должна быть свойская и заниматься его темами.
- А то мой хозяин либо делает свой вечерний одинокий моцион, либо идет к своим дружкам-забулдыгам и учит их, что не надо пить, - сообщает жена Тережа, оживившись.
- Встречаемся у раздевалки, - говорит быстрая Зинаида и берет свою дочь под руку. - Идем, поколение!
- Договорились, - соглашается Тереж.
- Я должна извиниться, - говорю я, - я не смогу.
- Жаль, - веско произносит Тереж, - жаль. Решение неправильное.
Я вдруг ощущаю страшную усталость и тоску, пустоту и страх, как бывало в детстве во время болезни, когда вдруг начинал шевелиться в комнате большой черный рояль и медленно наезжал на меня.
- Извините меня, я вдруг вспомнила, что договорилась после концерта... - начинаю я бормотать и обрываю, не докончив. Звучит неубедительно, лучше ничего не говорить. И все-таки говорю: - В другой раз.
Какой другой? Зачем я это сказала? Зачем, спрашивается? Но теперь плевать. Сказала. Все это вежливость, робость моя и дурость. Зачем же я так сказала?
