- Ты заметил, что я говорю тебе "ты"? - спросила Тася с застенчивой улыбкой.
- Еще бы.
- Я тебя люблю, - сказала Тася.
Следующей ночью Алексей улетал. Улетал он не с парадного Внуковского аэровокзала, где все говорит о комфорте, о загранице и путешествиях, откуда столицы мира кажутся такими близкими, потому что голос диктора напоминает беспрерывно: "Приземлился самолет Стокгольм - Москва", "Производится посадка на самолет, следующий по линии Москва - Будапешт". Мелькают хорошо причесанные стюардессы, вежливые представительницы неба, а в газетных киосках продают журналы с яркими обложками и свежие газеты на всех языках.
Алексей улетал со скромного Быковского аэродрома, откуда на восток страны улетают деловые люди, инженеры и рабочие, создающие нашу могучую промышленность. Самолеты здесь курсируют попроще, и зал ожидания обставлен не мягкими низкими креслами, а скамейками, и голос диктора не провозглашает громких названий городов мира.
И публика на этом аэровокзале выглядит иначе. Нет курортниц, иностранцев и важных командированных, наделенных высокими полномочиями, а если они и есть, то незаметны, сливаются с деловой, скромной толпой. Многие у стойки не торопясь с удовольствием выпивают перед полетом рюмочку коньяку и закусывают бутербродами с икрой или семгой. Отсюда вылетают люди привычные, еще недавно проводившие значительную часть жизни в полетах-перелетах из Москвы и в Москву, в главки, управления и министерства. А теперь кончилась эта жизнь, прекратила свое существование целая прослойка толкачей и выбивал, артистов этого дела, ценных своим знанием ходов и выходов в министерствах, и, может быть, в ту весеннюю ночь они со вздохом выпивали свои последние порции аэродромного коньяка. Совнархоз уже не то, совнархоз близко, в совнархоз на самолете не полетишь, дайте-ка еще коньячку с лимоном и пачку "Беломора"!
В скромном палисаднике пахло нарциссами и травой. Гудели самолеты, в небе плавали красные огни, путаясь со звездами.
Из репродуктора на столбе слышалась музыка, голос пел:
Потерял я Эвридику,
Нежный свет души моей,
Бог суровый, беспощадный,
Скорби сердца нет сильней.
- Как там? Пошел Махмутка-перепутка на мостик. Синей утке крошку, малиновой утке крошку, - сказал Алексей.
- Алеша, - сказала Тася отчаянным и решительным голосом, - я должна тебе рассказать. Это о прошлом, но ты должен знать.
Алексей остановил ее:
- Не надо. Я ничего не хочу знать кроме того, что люблю тебя и хочу, чтобы ты была моей женой.
