Римские жрецы этой эпохи были уже людьми железного духа, выработанного в них веками государственной жизни, составившейся при особых условиях возникновения этого города, развившегося в самостоятельное государство из соединения в одно место трех племен: рамнов, тициев и луцеров, отчего деление черни, состоявшей уже из многих частей, продолжало называться трибами, а их выборные старшины трибунами, хоть первоначальный смысл всего этого «триплеменного» названия совершенно утратился.
Руф, всем было известно, всегда поступал наперекор Виргинию, чтобы, как этот старый деспот выражался, сломить волю мальчишки под власть старшего.
Он запретил Виргинию всякую мысль об отъезде на войну.
– Ты хочешь к этрускам, – говорил Руф, гнусавя в такие минуты раздражения. – А я тебе приказываю ехать к Стерилле: отправляйся нынче же в деревню осенний приплод считать!..
Виргиний, скрепя сердцем, покорился и уехал на виллу, где провел несколько дней в тоске без отрады, потому что, точно нарочно, в тот самый день у Амальтеи умерла мать; красавице в горе было не до любви; она лишь однажды, урывком среди похоронных хлопот, перекинулась с любимым человеком несколькими фразами, причем они решили, в память умершей, как она желала, назвать своего сына Мет (страх).
Остальное время Виргинию пришлось нехотя считать гусят и поросят, телят и жеребят, ягнят и козлят, выслушивая сплетни Стериллы про тамошних поселян, которыми ничуть не интересовался, и ругню на Вулкация, доведшего Диркею до бешенства поддразниваниями возможностью для него стать царским зятем.
Когда Виргиний вернулся в Рим, Руф стал, по обыкновению, придираться к нему.
– Ну, и что? Гусят и поросят, телят и цыплят много насчитал? – спросил он насмешливо.
Виргиний принялся давать отчет хозяйственного приплода, но Руф перебил его на первой же фразе.
– Приятно тебе было заниматься этим?
– Мне приятно заниматься всем, что ты приказываешь, – ответил юноша с напускною покорностью. – Я уважаю твою мудрость и не смею прекословить старшему. Благодарю тебя, дедушка, за то что удержал меня дома!.. Я был на войне еще в подростках, оруженосцем дяди Вулкация вместе с Марком; я тогда испытал много лишений боевой жизни в области рутулов, узнал, что такое война. Я рвался на этрусков, полагая этим угодить тебе.
– Стало быть, ты только разыгрываешь храбреца передо мною, а на самом деле ты трус?!
– Нет... но...
– Но ты обрадовался и засел в деревне, пришил свою тогу к юбке соседской невольницы...
