Что были за люди, обитавшие прежде в этой пещере, решить было не трудно даже наивному Виргинию; он понял, что то были несчастливцы, подобные его скрывшемуся другу или осужденному на казнь разбойнику Авлу, о котором Тарквиний говорил Фламину, только привыкшая к суеверию фантазия идеалиста и теперь заставляла его предполагать, что их приютил именно этот мифический, таинственный, чудовищный полудух Инва, приютил, некоторое время берег, заставлял служить ему, – шить и стряпать, а потом пожрал одинаково всех, и угодивших и боровшихся с ним.
Виргиний с интересом осматривал, что ему указывал медведь пантомимой, прикладывая палец к своей зубатой пасти в напоминание, чтобы пришедший не произносил ни слова. Он указывал идущему разветвление подземных коридоров, уходившие неизвестно куда, по временам освещая дорогу факелом, но больше довольствуясь дневным светом, проникавшим в подземелье сквозь многочисленные трещины, расселины и искусственно устроенные отверстия вроде окон.
Медведь хотел вывести Виргиния к холму, сквозь устье страшной пещеры, где приносились жертвы, чтобы этим разрушить иллюзию своего друга, боявшегося, как и все, и он сам прежде, этого места до такой степени, что избегали без надобности проходить мимо, особенно ночью, когда Инва, верил, бродит снаружи около своей пещеры.
Все шло ладно до тех пор, пока медведю не вздумалось потчевать усталого гостя куском жареного мяса. Он ввел его в глубокую нишу, где устроил свою постель из мягких шкур, покрытых вышитою тканью.
На этой постели лежали рядом два почти свежих трупа, о которых медведь стал жестами просить пришедшего помочь ему схоронить их; один был с разрубленною головой, вследствие чего Виргиний не узнал в нем беглого вора Авла, которого Арпин здесь убил, защищаясь от него, зато другой, нетронутый, бледный лицом как восковой, был отчасти памятен юноше, – вынутый из корзины, но оставленный зашитым в полотно, как был, труп хилого Балвентия, принесенного в жертву, и неизвестно, как испустившего дух, – раньше ли, истекши кровью, еще в роще, во время долгой церемонии над ним, или задушенный Авлом уже после похищения жертвы из грота.
Корзина Сатура, еще полная плодов, но уже без цветов, ободранная от тканей, тоже стояла близ того места; там было много еще костей и черепов; некоторые походили на человеческие, что пришедший еще не решил, но с него было довольно и того, что он уже видел.
Среди этого хлама лежала рутульская секира, подаренная им другу, а подле нее сукно с вышитой каймою.
