— Я долго раздумывал над тем, как мне провести через сферы производство вас в генералы и перемещение в министерство, куратором всего полицейского дела империи. Но вы же знаете, Александр Васильевич, как трудно работать: каждому решению ставят препоны, интригуют, распускают сплетни. Я очень благодарен за то, что вы прочитали мне это, — Столыпин брезгливо кивнул на копию письма Шингарева. — Не каждый бы на вашем месте решился… Наша религия — умолчание неприятного, стратегия — предательство того, кто покачнулся. Спасибо вам.
Герасимов, наконец, выдохнул (все это время сдерживал дыхание будто нырял в море, силясь разглядеть желтые водоросли на камнях симеизского пляжа). Снова угадал! Эх, Станиславский, Станиславский, тебе ли тягаться с нашими спектаклями!"
— Я еще не помог вам. Петр Аркадьевич. Я только вознамерился помочь.
— Каким образом? — горестно спросил Столыпин. — Мы же тонем, Александр Васильевич, медленно тонем в трясине, нас засасывающей. Все эти хитрые еврейские штучки… Коварная задумка погубить Россию…
Герасимов чуть поморщился.
— При чем здесь евреи, Петр Аркадьевич? Слава богу, что они пока еще есть у нас, — понятно на кого сваливать собственные провалы… И помогать я вам намерен именно с помощью еврея…
— Этого еще не хватало!
— Именно так, Петр Аркадьевич, именно так… Азеф, — а он, как вы догадываетесь, не туркестанец там какой или финн, — поможет мне организовать на вас покушение… Оно будет подконтрольным с самого начала… А когда я это покушение провалю, вы доложите обо мне государю и объясните, что я и есть именно тот человек, который единственно и может, — под вашим, понятно, началом, — навсегда гарантировать безопасность и его самого, и его августейшей семьи…
Столыпин резко поднялся, походил по кабинету, остановился возле Герасимова и тихо, с пронзительной жалостью, произнес:
— Какой это ужас — власть, Александр Васильевич… Она приучает человека к неверию даже в тех, кому, кажется, нельзя не верить… Я проведу вас в товарищи министра, оттуда всего один прыжок до министерского кресла, — свято место пусто не бывает, вот вы и…
Герасимов похолодел от страха, ибо Столыпин повторил его мысль: на размышление были доли секунды, принял решение единственно правильное: поднялся, сухо кивнул
— Прошение о моей отставке я хотел бы написать здесь же, в этом кабинете. Ваше Высокопревосходительство.
По лицу Столыпина скользнула удовлетворенная улыбка.
— Сядьте. Александр Васильевич, — по-прежнему тая скорбную улыбку, сказал Столыпин. — Полно вам. Уж и пошутить нельзя. Объясните, что нам даст организация покушения такого рода?
