Поздно ночью, когда на квартире остались только Тышка, Ледер и Дзержинский, она заметила:
— Не знаю, права ли я не вынося на суд товарищей мнения и чувствования… У меня такое ощущение, что в Петербурге началась мышиная драка за власть.
— Полагаешь, мы должны учитывать и это в нашей борьбе? — осведомился Дзержинский.
— С одной стороны, грех не учитывать разногласия между врагами — искусству политической борьбы надо учиться, мы в этом слабы, но — с другой — вправе ли мы позволять себе опускаться до такого низменного уровня, не поддающегося логическое просчету нормальных людей каким характеризуется ворочающийся заговор в Петербурге? Не измельчим ли мы себя? — задумчиво сказала Люксембург.
— Какой заговор?! — Ледер пожал плечами. — Менжинский рассказывал кое-какие эпизоды о том, как там сражаются партии царедворцев, чтобы приблизиться поближе к трону… Обычная возня, свойственная абсолютизму… Заговор предполагает наличие персоналий. Нужен Кромвель. Или Наполеон. В России таких нет.
— Зато Азефы есть, — жестко сказал Дзержинский. — Точнее говоря, Азеф.
— Не уподобляйся Бурцеву, — заметил Ледер. — Он чуть ли не публично обвинял Евно в провокации.
— Вполне возможно, что он поступает правильно, — ответил Дзержинский и рассказал собравшимся о том, как видел члена ЦК эсеров, садившегося в экипаж Герасимова.
— Не верю, — отрезал Тышка — Ты мог обознаться, Юзеф. Не верю, и все тут. Да, барин от революции, да, внешность отталкивает, сноб и нувориш, но ведь он рисковал головой, когда организовывал покушение на Плеве и великого князя Сергея! Он организовал, именно он, Азеф!
— Все же я бы просил передать мое сообщение Бурцеву, — упрямо возразил Дзержинский. — Я ему доверяю. И еще я прошу, — он обернулся к Люксембург, — поручить нашим товарищам в Париже разыскать на улице Мальзерб, шесть, Андрея Егоровича Турчанинова. Это бывший охранник, который очень и очень помог нам в деле с полковником Поповым, вы помните… Весьма информирован; полагаю целесообразным включить его в это дело. Как и все мы, я отношу себя к идейным противникам товарищей эсеров, однако невозможно мириться с тем, когда честнейшие подвижники революции, вроде Сазонова и Яцека Каляева, гибнут по вине провокатора…
— Хорошо, — согласилась Люксембург. — Думаю, против Турчанинова возражений не будет.
Возражений не было, согласились единогласно; только Здислав Ледер убежденно повторил:
— Но вот что касается заговоров в Петербурге, — ты не права, Роза. Не следует выдавать желаемое за действительное. Не такие же они идиоты, эти сановники, чтобы рубить сук, на котором сидят! В единстве их сила, они друг за дружку кого угодно уничтожат; милые бранятся — только тешатся…
