Обоим вам, господа, предстоит состоять под началом писаря морской экспедиции Семена Быстрицкого, коему в походе помимо всегдашних дел поручено ведать разведкой и прочими тайными да особыми делами… Теперь имею честь откланяться, господа. Как говорится, вы для меня — отрезанный ломоть, посему не смею утомлять вас своим присутствием и разговорами. Желаю удачи в опасном предприятии и да хранит вас Господь.
Поручик проводил взглядом спускавшегося по лестнице подполковника, повернулся к капитану.
— Господин барон, ежели я правильно понял коменданта, теперь мой начальник — вы. Могу ли испросить вашего позволения отлучиться из цитадели хотя бы до обеда? По важному делу, разумеется.
— Конечно, господин поручик, однако вначале хотел бы обратиться с вопросом. Комендант рекомендовал вас как офицера, нашедшего общий язык с запорожцами и хорошо знающего их. Что можете сказать о писаре Быстрицком, нашем будущем начальнике? К сожалению, мне удалось узнать о нем крайне мало: лишь то, что в прошлую летнюю кампанию он предводительствовал над казачьими разведывательными партиями в армии его сиятельства графа Румянцева.
— Вряд ли смогу вам помочь, господин барон. Писарь Быстрицкий — далеко не тот человек, у которого душа нараспашку. С кем попало не пьет, себе на уме, язык держит на замке. Хитер, в разговоре осторожен и увертлив, весьма сведущ в иноземных языках и разных науках, знание коих не токмо запорожцу, но и русскому офицеру излишне. Короче, о многих старшинах из числа знакомых мне запорожцев я мог бы сказать куда больше добрых слов, нежели о писаре Быстрицком.
— Благодарю, вы ответили как раз на то, к чему я имел интерес. Нарисованный вами образ Быстрицкого как две капли воды схож с тем, что сложился у меня. Насколько мне известно, войсковой писарь на Сечи сиречь не токмо наиглавнейший грамотей и делопроизводитель, но заодно и начальник тайной канцелярии. Посему другие писари, чином помельче, також не должны чураться тайных дел. А ведение оных требует надлежащих свойств характера и изворотливости, не всегда приятных для сограждан упомянутых особ… Но мы с вами, господин поручик, русские офицеры, и нам негоже роптать, ни на судьбу, ни на своих начальников и командиров. Служба есть служба.
«Тоже мне русский офицер сыскался, пруссишка фон Рихтен», — готово было сорваться с языка поручика, однако он сдержался. В делах службы Гришин неукоснительно придерживался нескольких правил, одно из коих гласило: начальство, как и всякая прочая напасть, ниспосылается на тебя свыше, а посему противиться ему бессмысленно. Надобно просто досконально изучить нрав начальника и умело играть на его слабых струнах для собственной пользы.
