Он по-прежнему улыбался, и я подумала, что так и не увижу слез в глазах моего брата. И я подумала. Как здорово, что у меня есть старший брат. И есть мама. Это единственные люди на свете, которые могут простить все. Это единственные люди на свете, которые будут любить меня всегда. Это единственные люди на свете, которые меня не предадут. И другой любви я не хочу. Только родные стоят настоящей любви и только родные способны на настоящую любовь.
– Игнат, прости меня, Игнат. Я обещаю, честное слово… Ты мне только поверь… Даже когда жизнь будет совсем невмоготу, я всегда буду помнить о вас и жить стоит только ради вас.
– Тс-с-с, – он слегка приложил ладонь к моим губам. – Тише, ничего не говори, я это знаю. Не кори себя, и не стыдись. Кто в семнадцать не умирал от любви? Все, поверь, только по-разному.
– Ты не умирал, Игнат.
– Я – совсем другое. У меня есть две самые лучшие женщины на свете – ты и мама. Я не могу себе позволить такую роскошь – умирать.
– Не умирай никогда, Игнат. Пожалуйста, не умирай.
Игнат рассмеялся, взъерошил мои волосы, потрепал по щеке. И я вновь почувствовала себя счастливой. Я вновь жила. И, как бывает в минуты счастья, мрачные мысли тут же назойливо дали о себе знать. И я назло своему счастью вспомнила Германа. Мне казалось, что я еще его любила. Иначе моя маленькая смерть была лишена смысла. Я не любила бессмысленные поступки.
– А как же Герман, Игнат?
– Да ну, зачем он тебе! Да и не любила ты его вовсе, – мой брат вновь стал прежним легкомысленным упрямцем. Но и я от него в упрямстве по-прежнему не отставала.
– А вот и любила! – гордо ответила я. – И не тебе об этом судить.
Игнат внимательно на меня посмотрел, словно решая продолжать эту тему или нет. И наконец решился.
– Ну, хорошо, сестренка, раз не смог я тебя тогда уберечь от этого чудовища и тупицы… Кстати и не актер он вовсе. Его выперли еще с третьего курса за профнепригодность. И он успешно занимается торговлей. Не дурно для романтического героя? Деньжата он, конечно, имеет, поскольку вечно что-то перепродает и перекупает…
– Ты, – я задыхалась от негодования. Это было слишком. Ну, ладно, отравилась я ради любви. Но зачем все так принижать! Я не могла отравиться из-за какого-то жалкого торгаша.
– Ты просто сплетник, – выдохнула я на одном дыхании. – Может Герман и подлец, я согласна. Но он не торгаш! У него есть идеалы, и он блестяще мыслит!
– Во-первых, у подлеца не может быть идеалов и уж тем более блестящих мыслей, – мой брат по-прежнему улыбался. И это еще меня больше взбесило. Хоть когда-нибудь он может быть серьезным!
